Юлия Гнатюк - Деревянная книга

Два грозных клинка в четыре лезвия молнией непредсказуемых ударов обрушились на врагов. Отметив это, Мечислав удовлетворенно крякнул и, заслонив спиной князя, включился в рубку. К ним присоединился еще один дружинник, и они, будто спаянные в единый гибкий треугольник, успешно отражали нападения. Остальные также сбросили свои шубы, чтоб не мешали.

– Окружай! Загоняй их в Перуново Коло! – восклицал Святослав.

Однако опомнившиеся викинги навалились на русов всем отрядом и рубились с особой жестокостью: то один, то другой из верных товарищей, охнув, оседал на истоптанный снег. Мечислав в который раз пожалел, что нет ни щита, ни меча для второй руки. Защитой ему служила теперь только ловкость и особое воинское чутье, которое давало возможность упреждать удар противника. Несколько раз острые жала чужих клинков, звеня, вскользь проходили по нагрудным пластинам, досталось и шелому, но боевые доспехи надежно защищали самые уязвимые места: голову, грудь и живот.

Конь Мечислава оказался между двух норманнских саней, надо было выбираться, так как князь с дружинником рубились уже по другую сторону. Отбиваясь от наседавших врагов, Мечислав осадил коня, чтобы перескочить розвальни, и в этот миг предназначавшийся ему удар прожужжал мимо, но топор со всего маху – по самый обух – с хрустом вошел в вороное тело четвероногого друга. Животное взвилось, забило коптами, заржало испуганно, громко и тоскливо. Мысль о том, что если сейчас конь рухнет назад, это будет конец, горячим копьем пронзила все существо Мечислава. Может животное почувствовало последнюю волю хозяина, или просто так вышло, но скакун еще раз встал на передние ноги, а затем боком повалился на сани. Благодарный верному коню за последнюю услугу, Мечислав успел выдернуть ноги из стремян и кубарем скатился на снег, испятнанный кровью лошадей и людей. На миг небо и кровавый снег поменялись местами, и он оказался прямо у ног какого-то викинга. Тот поднял боевой топор, намереваясь зарубить противника. Мечислав, не растерявшись, рванул норманна за ноги и тот, потеряв равновесие, упал. Тут же чей-то русский меч отделил его голову от шеи, и огромное красное пятно задымилось, растекаясь по стылой земле.

Мечислав вскочил и увидел надвигающегося на него другого викинга, похожего на Дерика, такого же здорового и высокого. Их мечи скрестились, высекая невидимые днем искры. Викинг был мощнее и выше, Мечислав ловчее орудовал мечом, поскольку меч викинга был двуручным и тяжелым. Преимущество норманнского оружия состояло в том, что его клинок был длиннее, и викинг вращал его над головой, пытаясь достать Мечислава. Попав в смертоносный круг, Мечислав успел пригнуться, и сталь молнией блеснула над головой. Но великан, не останавливаясь, прямо из-за спины двумя руками обрушил свой тяжелый клинок, набравший максимум губительной силы, сверху вниз на русского воина. Меч тонко засвистел и приготовился расчленить противника надвое, как полено, несмотря на его шлем и кольчугу. Ни убежать, ни защититься не было никакой возможности, потому что смерть отделяла их лишь на сотые или тысячные доли мгновения. Ни меч, ни что иное не могли стать защитой Мечиславу, лишь неведомое чувство, сработавшее внутри – это чувство дыхания смерти, несущееся чуть впереди острия клинка. Оно молниеносно увело его тело влево, развернув так, что лезвие опускающегося меча едва не задело пластины на груди, шуйская же рука выдвинула клинок навстречу врагу, который, заканчивая рубящее движение, вдруг ударил в пустоту, и сам напоролся на русское острие. Однако меч викинга зацепился за край взметнувшейся кольчуги, распорол ее, и уже плашмя со страшной силой обрушился на колено правой ноги, которую Мечислав не успел убрать. Вначале он даже не почувствовал боли, просто ощутил, как хрустнула кость и связки, а нога, будто набитая чем-то мягким, перестала слушаться и подкосилась. В это мгновение резкая боль пронзила спину, и он рухнул в снег, показавшийся горячим и черным.

Кольчуга спасла Мечислава – норманнский топор не смог войти в тело. От удара сломались два нижних ребра, но он остался жив. Долго пребывал в жару и бреду. Открывая глаза, видел перед собой чье-то белое лицо с белыми волосами: или это сама Смерть-Мара сидит у его постели?

Однажды сознание прояснилось, и он увидел седого старика с белыми усами и бородой, обкладывавшего льдом его изувеченную ногу.

– Князь… жив? – попытался выдавить Мечислав первый возникший в голове вопрос, но воспаленные потрескавшиеся уста исторгли только хриплое шипение.

Старик озабоченно наклонился, затем приподнял голову больного и поднес к губам небольшую глиняную чашу. Мечислав глотнул горьковатой жидкости, отдышался и уже внятнее повторил тревоживший его вопрос. Старик ничего не ответил, повернулся и вышел. Через несколько мгновений, показавшихся вечностью, в светелку неожиданно вошел сам Святослав. Он был, по обыкновению, в чистой белой рубахе с вышитым воротом, штаны заправлены в сапоги. Гладко выбритый череп блестел, только оставленный длинный чуб-оселедец спадал на одно ухо, а во втором поблескивала золотая серьга с тремя самоцветами: белой жемчужиной, красным рубином и синим яхонтом – символами Яви, Прави и Нави. Голубые очи князя глядели весело.

– Оклемался, старый вояка? – спросил он, присаживаясь подле и поглаживая усы. – Нурманам перцу задал, а сам помирать собрался? Напугал ты меня, думал, так и уеду, не попрощавшись…

– Уезжаешь?.. – тихо прошептал Мечислав. Потом закрыл глаза, помолчал и с болью выдавил, – Оно, конечно… я теперь никуда не годный, кому нужны калеки…

Святослав не обиделся. Он понимал тоску и состояние верного соратника, поэтому сказал намеренно строго:

– Ты себя раньше времени в немощные-то не зачисляй. Да, я еду в Болгарию, одначе, ты нужен мне будешь в Киеве.

– Ворон с огородов гонять? – саркастически отозвался Мечислав.

Святослав взял его руку, сжал в своей.

– Мне нужны воины, добрые воины, ты был одним из лучших, а теперь… Теперь ты можешь взамен дать мне многих! – неожиданно закончил он.

Мечислав попытался приподнять голову, но опять уронил ее, поморщившись от боли, и произнес:

– Не дойду я умом, о чем ты речь ведешь, княже…

– А веду я речь про мою воинскую слободу, где мальцы ратную науку проходят, слыхал, небось?

– Как не слыхать…

– А кто сумеет обучить их сему делу лепше тебя, опытного воина? Да и мои чада подросли, оставляю Ярополка в Киеве, а Олега – в древлянах. С превеликой надеждой на твое наставничество. Но про сие мы позже потолкуем, а сейчас, что поделать, надобно ехать, болгары Переяславец осадили. Вот и выходит, что ты моей десницей остаться должен, такой будет мой княжеский наказ, понятно изрекаю?