Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

Следующие слова Феона, когда он повел Хамзу к внешним дверям, ответили на эти мысли:

– Император выразился прямо и откровенно. Он предлагает султану дань в любом размере, который тот потребует…

Поскольку протокол был отброшен, Хамза прервал грека:

– У него ничего нет. А даже если б и было, нет суммы настолько огромной, чтобы она была принята.

– Императору это известно.

Феон вел Хамзу вниз по лестнице; сзади звенели по мрамору шпоры шестерых гвардейцев.

– По этой причине он не хочет вновь встречаться с вами. Он твердо решил победить или умереть. Либо придет спасение, по суше или по морю…

– Оно не придет.

– Либо оно придет, либо мы будем меряться силами на стенах наших предков. Умрем на них, если так пожелает Господь. Отобьемся, если Он того захочет. Мы в его руках.

Феон легко улыбнулся, они вышли на нижний этаж дворца.

– Таковы его слова. Он просил, чтобы я в точности повторил их.

Хамза был готов резко ответить на такое дипломатическое оскорбление – он вынужден выслушивать ответ от слуги, а не от господина. Но гнев был не тем оружием, к которому он предпочитал обращаться. Гнев резко достигал желаемого. И потому Хамза выдохнул, затем заговорил:

– А вы, Феон Ласкарь, выбрали бы те же слова?

Они вышли из задних дверей дворца на аллею усыпанных розовыми цветами деревьев. Землю покрывали лепестки, поднялся ветерок, и в воздухе метелью закружились новые. Хамзе вспомнился Мехмед в своем саду в Эдирне. Садовник султана высаживал деревья, которые, по его словам, росли на территории дворца в Константинополе. Прежде чем Феон успел ответить на первый вопрос, Хамза задал второй:

– Что это за деревья?

– Эти? Мы называем их иудиным деревом. – Феон протянул руку. – Пройдемся?

Не дожидаясь ответа, он рявкнул приказ страже оставаться у двери, потом пошел по розовой дорожке. Ага, подумал Хамза и последовал за ним.

– Мои слова? – продолжил Феон, как будто разговор не прерывался. – Да, они могут оказаться другими. Ваши суда в Роге могут сделать их другими.

– Вы советовали вашему государю уйти?

– Нет, – ответил Феон, пожимая плечами. – Вы, как и я, знаете, что бывает время, когда взгляды человека можно изменить словами, а бывает время, когда вы просто бросаете слова на ветер… и тратите кредит, которым лучше воспользоваться в другой раз… – Он остановился, посмотрел на Хамзу. – Вы когда-нибудь пытались отговорить султана от нападения на нас?

– Никогда. Легче повесить все эти цветы обратно на ветви.

– Вот именно, – произнес Феон и медленно пошел дальше. – Как люди разума, мы оба знаем, что возможно, а что нет.

– Друг мой, невозможно, чтобы вы выиграли эту войну, – мягко сказал Хамза.

– Почему же? Возможно. Правда, маловероятно. Ваша пушка прямо за этой стеной – постойте здесь час или даже меньше, и вы почувствуете, как вздрагивает земля, когда ядро ударяет в стену. Ваши солдаты, которых вы вновь и вновь бросаете в атаку. Какая разница, если вы потеряете тысячу? Или десять тысяч? Они – мученики Аллаха. Но если мы потеряем тысячу… – он пожал плечами, – мы проиграем. А теперь еще волшебство ваших судов, плывущих по холмам… Умный ход.

– Не мой. Это все Мехмед. Он собирается взять город. И достаточно умен, чтобы добиться успеха.

– Похоже на то. Но не определенно. Мы оба, как разумные люди, знаем это.

Грек второй раз упомянул разум. Хамза отвел взгляд, посмотрел на падающие розовые лепестки.

– Так что же делают разумные люди, когда возможность превращается в определенность?

Феон отвернулся, стряхнул с рукава несколько лепестков:

– Они рассматривают другие возможности.

Хамза изучал мужчину, который не смотрел на него, который остановился сейчас посредине аллеи, настолько далеко от солдат в обоих ее концах, насколько возможно. Осторожно, подумал он и сказал:

– Вы все еще играете в тавла ?

Феон поднял взгляд.

– Мой сын. На той прекрасной доске, которую вы мне отдали. Он весьма способен.

Хамза рассмеялся.

– Это может испортить ему жизнь… – Он кивнул. – Ваша жена. Она все так же прекрасна?

– Она… да.

Тут явно какая-то заминка. Что-то связано с его женой. Какая-то слабость, которую нужно исследовать. Но не сейчас.

– И у нее по-прежнему есть тот великолепный кот?

– Да, будь он проклят… Ненавижу котов.

– Ах, друг мой, – сказал Хамза, рассмеявшись и положив руку на усеянный лепестками рукав Феона, – вы упускаете одну из истинных радостей жизни.

Рука турка несколько секунд лежала на руке грека, потом Феон взглянул в конец дорожки, на людей, стоящих там, и убрал свою руку.

– Что ж, значит, я упущу ее.

Хамза тоже посмотрел туда, потом, уже тише, продолжил:

– Я возвращаюсь к своему вопросу. Что происходит, когда разумный человек обретает уверенность? Ему следует принять меры. Вам понадобится друг.

Феон кивнул.

– Друг, который, возможно, близок к султану.

Хамза улыбнулся.

– Это наилучший вариант. Друг, способный присмотреть за вашей прекрасной женой и за способным к играм сыном.

– Понимаю. И что же нужно сделать, чтобы заслужить такую дружбу?

– О, – легко бросил Хамза, – разве дружба – не дар, вручаемый без всяких обязательств?

В голосе Феона не слышалось такой легкости.

– Как доска для тавла . Да. Так какой же… дар может быть вручен взамен?

Они двинулись дальше, почти так же медленно, как лепестки у них под ногами, ближе к стене, к башне. Хамза смотрел на нее и думал о двери в самом низу бастионной стены. Калитка, путь, которым осажденные могут выйти и помешать осаждающим. В первые дни, до прибытия основной армии Мехмеда, христиане сделали вылазку и нанесли большой урон. Сейчас она была запечатана, заперта на тройной засов, завалена бочонками с камнем, сдвинутыми, только чтобы пропустить посольство султана. Его. Прорваться через нее силой невозможно.

«Но что, если она снова откроется, тихо, ночью?» – с внезапным возбуждением подумал Хамза. Его повелитель вечно рассуждал о падении Трои – разве это не вид троянского коня?

– А эта дверь, в которую я вошел и через которую выйду? Как она называется?

Если Феона и удивила смена темы, он этого не показал.

– Керкопорта, – ответил он.

– Ага… – Хамза повернулся к нему. – У меня есть кое-что для вас, – сказал он, залезая рукой в сумку на боку.

– Еще один подарок? Разве доска для тавла недостаточно дорога?

– Эта вещь стоит намного меньше. Хотя, возможно, ее истинная ценность… неоценима.

Хамза вытащил сложенный кусок шелка, встряхнул, ткань развернулась. Это был стяг, треугольник синего шелка длиной в руку. По нему, подобно кометам в вечернем небе, неслась вязь больших серебряных букв.

– Вы читаете по-арабски? – спросил Хамза.