Ксавье Монтепен - Замок Орла

Старуха уже в двадцатый раз помешала деревянной ложкой в горшочке, как вдруг заслышала едва различимый шорох в спаленке.

Она опрометью кинулась туда.

Монах только-только пробудился. Он успел подняться – и уже сидел на койке.

– Добрая женщина, – проговорил он почти неслышно, – это вы, конечно же, сжалились надо мной, спасли меня и приютили…

– Я сделала все, что могла, добрый отец мой.

– И на том свете вам это зачтется стократ.

– Как вы себя сейчас чувствуете, святой отец?

– Лучше… много лучше. Ушибы хоть и болят, но силы, похоже, возвращаются.

– Погодите, добрый отец мой, я вас живо поставлю на ноги.

– Каким же образом?

– Сейчас увидите.

Матушка Фент вернулась в кабачок, выплеснула содержимое горшочка в оловянную кружку и, поднося ее монаху, сказала:

– Выпейте, преподобный!

– Что это?

– Это жизнь и здоровье… Пейте!

Сдобренное пряностями вино источало резкий пряный аромат.

Монах не колеблясь разом осушил кружку.

– Ну как? – полюбопытствовала старуха.

– О, ваша правда!.. Это – жизнь… и я как будто заново родился… как будто свежая кровь разлилась по моим жилам…

– Я же говорила! – воскликнула обрадованная кабатчица.

– Думаю, скоро я встану на ноги и смогу ходить, – продолжал монах.

– Правда?

– Всю боль как рукой сняло.

– Слава тебе, Господи!

– Надо бы попробовать прямо сейчас…

– Попробуйте, святой отец, чего проще… а после снова приляжете.

Монах слез с койки – не без труда и шатаясь, сделал несколько шагов.

– Может, обопретесь на мою руку? – предложила матушка Фент. – Я подвела бы вас к огню – посидели бы немного.

– Который сейчас час?

– Девять с половиной.

– Ну что ж, идемте.

Монах с кабатчицей не спеша перебрались в соседнюю комнату.

Оставшись в одиночестве, Николя Большой тотчас уснул. Мать резко растолкала сына, согнала со скамейки и предложила ее монаху. Бедный малый молча забился в угол и снова заснул. Монах со стонами и вздохами сел на его место.

– Вам все еще больно, отец мой? – спросила старуха.

– Да уж, больнее, чем казалось только что… Я весь разбитый.

– Ох!.. – воскликнула матушка Фент, с возмущением вспомнив давешние события. – Ох уж мне эти нехристи – так обойтись со святым человеком, досточтимым служителем Божьим!.. Будь они прокляты, окаянные!..

– Не будем никого клясть, добрая женщина, – прервал ее монах. – К тому же если кого и надобно пожалеть, то не меня.

– А кого же?

– Бедного молодого брата, попутчика моего, послушника, ведь ему только двадцать стукнуло, а эти заблудшие чада уволокли его с собой на заклание.

Матушка Фент обхватила лицо обеими руками.

– На заклание… – повторила она, – послушника!.. Господи, неужто такое возможно?

– Увы, точнее не бывает.

– Но скажите мне, преподобный отец, за что вас так эти безбожники? Почто они напали на вас и едва не лишили жизни? Эх, ладно были бы вы управляющими при знатных сеньорах или сборщиками податей, тогда понятно… Но вы-то…

– Как видно, добрая женщина, злодеи (да примет Господь их покаяние!) прознали, что у нас с собой золота нынче было столько, сколько не снилось ни сборщикам податей, ни управляющим при знатных сеньорах.

От удивления матушка Фент широко распахнула свои маленькие глазки.

– Золота… – повторила она, – и откуда же столько?

– Сами мы из Кюзо, да вы, верно, по рясе моей уже догадались.

– Да, добрый отец.

– Я хранитель монастырской сокровищницы, и мы, на пару с послушником, несли в аббатство в Во-сюр-Полиньи деньги – должны были передать их тамошнему настоятелю.

– И много денег?

– Десять тысяч ливров.

Матушка Фент всплеснула толстыми ручонками.

– Десять тысяч ливров!.. – повтоила она. – Господи Боже мой! Пресвятая Дева Мария! Боже правый!.. Десять тысяч франков!..

– Увы, да, добрая женщина, все так и есть. Половину спутник мой нес в кожаном мешке под рясой, а остальное – я у себя в мошне…

– И они все забрали?

– По крайней мере, им так показалось.

– Выходит, они просчитались, добрый отец?

– Да, и вот как. Когда они набросились на меня, чтобы отбрать мошну, я собрался защищаться – та в потасовке развязалась, и добрая часть ее содержимого высыпалась.

– И они ничего не заметили?

– Нет.

– Вы точно знаете, преподобный?

– О, точнее некуда. Да вот, сами взгляните.

Старый монах порылся в кармане рясы, достал дюжину золотых и положил на ладонь матушке Фент.

– Вот, – продолжал он, – подобрал на земле, когда только-только очнулся первый раз. Возьмите это золото, оно ваше… от меня.

Кабатчица радостно взвизгнула, отчего Николя Большой, проснувшись, аж подскочил.

– И все это мне… – твердила она, словно в бреду, – и все это вы отдаете мне… мне?

– Да, уважаемая, в знак того, что добрые дела редко остаются без награды и что награда зачастую не заставляет себя ждать долго.

Матушка Фент кинулась к сундуку прятать монеты, которые передал ей монах.

Потом она вернулась к очагу и на время смолкла, погрузившись в раздумье.

Наконец она очнулась и с улыбкой и алчным блеском в глазах продолжала:

– Значит, говорите, святой отец, из вашей мошны просыпалось немало золота?

– Да, много.

– Больше, чем вы потом собрали?

– Раз в десять больше.

– Раз в десять!.. – повторила она. – Да это ж целое состояние!

– Там осталась целая уйма золота, – продолжал монах. – Монеты влипли в сырую землю, да и под травой их не заметно.

– Но его же отыщут, это золото?

– Разумеется.

– И унесут…

– О, кто первый завтра там пройдет, тот соберет воистину богатый урожай.

– Да, святой отец, но ведь это может быть и не добрый христианин – что, если он возьмет да пустит эдакую кучу денег на недоброе дело?

– Что верно, то верно, эка незадача! Может, лучше, чтобы это богатство пошло на пользу праведнику?

– Да, безусловно, так было бы куда лучше.

– А если б этим праведником, вернее, праведницей, была я?

– Ах, добрая женщина, мне хотелось бы этого от всей души, и тогда в счастье, которое выпало вам, я узрел бы перст Божий.

– Ну что ж, преподобный, все возможно…

– Тем лучше… о, ну конечно. Но каким образом?..

– Вы согласны мне подсобить, святой отец?

– Всем, что в моих силах.

– Тогда золото надобно собрать не завтра поутру.

– А когда же?

– Нынче ночью, сей же час.

– Но как вы собираетесь выбраться из замка? Нет, ничего не выйдет.

– Наоборот, если очень хочется, то непременно получится.

Монах с удивлением воззрился на матушку Фент.

– Вот-вот, – повторила старуха, – если очень хочется… В двух десятках шагов отсюда есть потерна.

– Так ведь она, должно быть, заперта?

– Да, но сынок мой состоит ключником.

– Я не сомневаюсь… Да только уж больно опасная эта затея.