Ксавье Монтепен - Замок Орла

– С чего вы взяли?

– А если комендант дознается?

– С какого перепугу? На дворе темно, хоть глаз выколи, льет как из ведра, все дрыхнут без задних ног… часовые даже не заметят.

– Не забывайте, в замке находится кардинал Ришелье.

– Да, но он заперся у себя в покоях, куда никто не смеет и носа казать. Будьте пойкойны, о сне он помышляет больше, чем обо все другом, а знатный отдых ему очень даже нужен, особливо нынче.

– А почему – особенно нынче?

– Потому что он весь вечер напролет допрашивал человека в красной мантии.

– Какого еще человека?

– Одного из главарей горских повстанцев… священника, которого все зовут преподобным Маркизом. Может, слыхали?

– И не раз.

– Он, как вы, верно, знаете, сподвижник Лакюзона и Варроза.

– Думаю, казнь последовала сразу же за судилищем – и ваш преподобный Маркиз сейчас, наверно, уже в ином мире.

– Нет, казнить его, кажись, должны завтра поутру.

– Ах, значит, поутру…

– Да, монсеньор кардинал велел отвести его в часовню, чтоб он покаялся в своих грехах да попросил у Бога прощение… Он такой добрый христианин, что монсеньор кардинал… В конце концов, святой отец, как сами видите, никакой опасности на самом деле нет, так что сейчас самое время пойти да собрать ваше золотишко.

– Может, оно и так, но…

– Мы прогневим Бога, – прервала его матушка Фент, – ежели позволим прибрать его к рукам какому-нибудь прощелыге, ведь он, как пить дать, все пустит на неблаговидные дела.

– Уж конечно… конечно.

– А мы – на спасение душ всех грешников. Как думаете, святой отец?

– Да-да, правда ваша, и раз вы согласны…

– Я на все согласна, лишь бы денежки не достались никому другому.

– В глубине души я одобряю ваш порыв… вы могли бы сделать столько добрых дел!..

– Много-много!.. А вы будете моему Николя проводником, правда?

– То есть вы хотите, чтобы я указал ему точное место, где упал, потому как мне самому туда нипочем не добраться.

– И этого будет довольно… Его хоть держат за дурочка, бедного моего Николя, но я верно говорю: он и сам все отыщет.

Старуха встала, дрожащей от волнения и жадности рукой зажгла фонарь и накрепко закрыла его.

– Никола! – кликнула она вслед за тем. – Эй, Николя!

Здоровяк вроде как очнулся, зевнул и, потерев глаза, спросил:

– Ну что там такое, матушка? Чего вам еще понадобилось?

Старуха открыла сундук, показала ему золотые и сказала:

– Знаешь, что это?

– Это… это деньги.

– Золотые, а золото в десять раз дороже серебра.

– Выходит, на одну такую монетку можно купить много водки?

– Да хоть лопни.

– А сколько стаканов?

– Сотни две, не меньше.

У Николя загорелись глаза.

– Дайте же мне хоть одну монетку, если на эти деньжищи можно купить столько водки!.. – попросил он, протягивая вперед руку.

– Хорошо, получишь, только прежде ее надобно заработать.

– Как?

– Где ключ от потерны?

Никола сдернул со стены связку ключей, выбрал один и сказал:

– Вот.

– Хорошо. А теперь идем с нами.

– И потом я получу монетку?

– Да.

– Но, – заметил монах, – может, стоит обождать, когда станет совсем темно?

– Это ни к чему, преподобный… вот-вот пробьет десять, а на дворе и так темно, хоть глаз выколи, да и дождь вон хлещет, слышите?

– Ну, коли так, идемте. Только не знаю, смогу ли я идти.

– Обопритесь на меня, добрый отец…

Старуха, монах и Николя Большой вышли из конуры кабатчицы и двинулись дальше вдоль крепостной стены.

Матушка Фент поддерживала обессилевшего монаха. Николя нес фонарь и связку ключей.

Ветер ревел вовсю, дождь лил, как из ведра, часовые укрылись в своих будках, плюнув на охрану крепости.

Через двадцать шагов наша троица добралась до ступенек, что вели к потерне.

– Нужна будет лестница, – заметила матушка Фент. – Тут есть одна, у пристройки, которая сейчас на ремонте, рядом с часовней. Николя, сбегай принеси!

Здоровенный малый скрылся в темноте – и скоро вернулся с приставной лестницей.

– Ступай первым, – велела старуха. – Откроешь потерну и спустишь лестницу.

Николя повиновался.

Послышался скрежет ключа в замочной скважине и скрип петельных крючьев. Потерна отворилась. Лестница скользнула вдоль стены и уперлась в землю.

– А теперь, добрый отец, – обратилась к монаху матушка Фент, – прошу вас, скажите, что ему делать дальше.

И, обращаясь уже к сыну, прибавила:

– Слушай святого отца, Николя, да заруби все себе на носу.

– Сын мой, – сказал монах, – переберитесь с фонарем через ров. Когда окажетесь на другой стороне, пройдите вперед на триста пятьдесят шагов… а потом обшарьте все кругом, стараясь держать фонарь ближе к земле… Так, в конце концов, вы непременно заметите, как в траве что-то блестит. Остановитесь и соберите все золотые, их там много, а когда набьете карманы до отказа и увидите, что ничего блестящего на земле больше не осталось, возвращайтесь обратно.

– Все уразумел? – спросила матушка Фент.

– Да, – ответил Николя.

– Тогда ступай, да поживей!

Детина сдвинулся было с места, но остановился.

– А это сколько – много?.. – задумавшись, полюбопытствовал он.

– Целая куча!

– Тогда мне надобно дать не одну монетку… а две!

– Ладно, ладно, получишь свое, только ступай скорее!

Николя споро полез вниз по лестнице, и, пока спускался, было слышно, как он бормочет, разговаривая сам с собой:

– Да этого хватит аж на четыре сотни стаканов.

Вскоре он уже перебрался на другую сторону откоса и в слабом отсвете фонаря двинулся в направлении, которое указал ему святой отец.

Монах остался наедине с матушкой Фент. Примостившись на последней ступеньке у потерны, он оперся левой рукой на верхнюю перекладину приставной лестницы. Старуха, перегнувшись через проем потерны, выглядывала наружу, чтобы сподручнее было следить за тем, как поспешает ее сынок.

Между тем Николя был уже довольно далеко.

Вдруг сквозь вой ветра и монотонный, беспрерывный шум дождя, прямо за спиной матушки Фент, грянул громкий свист – едва ли похожий на человеческий.

Старуха, вздрогнув, обернулась.

– Святой отец! – воскликнула она. – Боже мой, что вы такое делаете?..

– То же, добрая женщина, что и вы. Сижу и жду.

– А этот жуткий свист?

– Я ничего не слышал.

Кабатчица в ужасе отпрянула.

– Не может быть!.. – пролепетала она. – По-моему…

Она не договорила.

Свистнули еще раз, так же, как и в первый, – старуха запнулась на полуслове… однако теперь свистели у основания лестницы.

– Отец мой, отец мой, – пробормотала она, – а сейчас слыхали?

– Ни звука, дочь моя, – снова ответил монах.

– Мне страшно.

– Отчего же, дочь моя?

– Чудно как-то…

– Что-то не пойму я вас.

Тут свистнули третий раз.