Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

Сам доктор, усталый до последней степени, ушел в свою комнату и предоставил больную заботам сиделки, на которую вполне можно было положиться. Впрочем, он бросился в постель, не раздеваясь, чтобы прийти на первый зов электрического звонка.

На рассвете его разбудили ужасные крики. Эти крики доносились из палаты леди Леннокс, отделенной от его комнаты только коридором. Он быстро вскочил и побежал на крик, предчувствуя катастрофу. Он открыл дверь, и его глазам представилось ужасное зрелище. На полу лежала связанная сиделка, с заткнутым ртом и потухшими глазами, не имевшая возможности ни крикнуть, ни пошевельнуться. Рядом с ней – Мэри, в ужасном нервном припадке; Патрик стоял на ногах с безумным взглядом, сжатыми кулаками, повторяя хриплым, совсем разбитым голосом: «Мама, мама!»

Он открыл дверь, и его глазам представилось ужасное зрелище

Герцогиня Ричмондская лежала на постели без движения. Лицо ее было бело и неподвижно, как мрамор. Не было ни малейшего признака дыхания, и одна рука свесилась, уже холодная, с постели. Из полуоткрытого рта текла струйка темной крови. Вокруг шеи был закручен длинный черный шелковый платок, сдавленный с невероятной силой и завязанный особым способом. Несчастная была задушена во время сна с адской ловкостью и смелостью. Доктор, несмотря на свое испытанное мужество, побледнел, вздрогнул с ног до головы и не мог удержаться, чтобы тоже не закричать от ужаса. Он увидел над кроватью большой четырехугольный лист бумаги, приколотый кинжалом к кедровой перегородке.

На бумаге были написаны слова, объяснившие сущность и побудительные причины этого нового злодейства: «Месть браминов!»

Красивая яхта, на которой был поднят американский флаг, медленно поднималась вверх по Хугли, направляясь к Калькутте. Эта яхта весила около 1500 тонн, отличалась изящной отделкой, равно как и быстротой хода и способностью стойко выдерживать напор морских волн; вообще она была не столь прочна, сколь красива, и казалась одним из лучших образчиков современного кораблестроительного искусства. Ее белый, как снег, кузов, украшенный золотом на корме, на бортах и на других предметах, которые были видны на палубе, ее наклоненные назад, как у шхуны, мачты, свежеотлакированные, красивого коричневого цвета, ее решетчатые окна, ее пиллерсы, нактоузы, виндзейлы, богато никелированные металлические предметы, ценные породы древесины, сразу бросавшиеся в глаза, роскошь всей обстановки, – все говорило о богатстве и вкусе ее владельца.

Многочисленный экипаж – около 30 человек, не считая машинистов, – находился на своих местах в ожидании того, что скоро придется бросить якорь. Экипаж этого судна, очевидно, был тщательно подобран, один к одному: это были сильные и расторопные малые в голубых, надувавшихся от ветра куртках, с серебряной надписью на фуражках, которая гласила, как бы в насмешку над окружающей роскошью: «Penniless… Без гроша в кармане»… Вероятно, это было название корабля, потому что та же надпись золотыми буквами, с разными украшениями, была сделана и на корме корабля. Это странное название заставляло всех обращать особое внимание на роскошь, которая казалась полной изящного вкуса и невольно наводила на мысль, не кроется ли тут веселая ирония, или, может быть, философская мысль, а не то так воспоминание, связанное с каким-нибудь таинственным происшествием.

На палубе стояла прекрасная пара: высокий молодой человек с гордой осанкой в костюме моряка, который он носил ловко и изящно, и молодая женщина выдающейся красоты в шелковом кремовом пеньюаре. Молодой человек, с темными волосами, со слегка вьющейся короткой бородкой, большими и блестящими карими глазами, с матовым цветом лица, казался энергичным, добрым, очевидно, недюжинным человеком. Молодая женщина была блондинка, белая и розовая, с голубыми глазами, жемчужными зубами и розовыми губами; в ней было что-то нежное и в то же время решительное, что придавало ее прелестному лицу какое-то неуловимое выражение, являя собой приятный, неожиданный контраст.

На корме корабля, между штурвалом и румпелем, производил разные манипуляции, сопровождая их резкими движениями, человек атлетического сложения, обросший бородой чуть не до самых глаз, с темно-красной, почти кирпичного цвета кожей, с нависшими бровями, как у злодеев в театре, с большими волосатыми руками. Он был одет в матросскую куртку с якорями на металлических пуговицах; на голове его была фуражка с узеньким золотым галуном. По-видимому, он нес сложную и деятельную службу боцмана. У румпеля, блестящая никелировка которого сияла, как солнце, усердно нюхал табак рыжий человек огромного роста, чистокровный янки, который с удивительной ловкостью и хладнокровием управлял рулем.

Хотя солнце стояло очень низко над горизонтом, жар был удушающий. Боцман высказался по этому поводу звучным голосом (причем от него сильно запахло чесноком), с тем особенным акцентом, который отличает жителей Прованса.

– Джонни, братец, здесь жарко, как в пекле! Честное слово, можно подумать, что мы в Тулоне!

Рулевой плюнул за борт, пожал плечами и ответил в нос, с акцентом, по которому легко можно узнать янки.

– Что за чудесный табак этот мокко! Тулон! Да ведь там мороз… мороз и снег!

Первый ответил с негодованием:

– Скажи лучше, что в Олиуле иногда бывает изморозь… и на Гросерво случается снег, но что это за снег! От него листья не желтеют и не остается влаги.

Янки рассмеялся и старался сообразить, какой бы шуткой ответить на это замечание, как вдруг с корабля бросили якорь. Капитан яхты только что отдал в рупор приказание, которому машинист немедленно повиновался.

– Что это? – воскликнул провансалец, вглядываясь в далекое речное пространство. По воде разбегались многочисленные концентрические круги и струйки, в середине которых виднелись черные точки. Рулевой Джонни тоже посматривал в ту сторону и сказал своим хриплым голосом:

– Ну, Марий, у тебя хорошие глаза, скажи-ка, что это такое?

– Черт возьми! Это плывут люди!

– А может быть, и звери, клянусь Богом!

– Или вещи… Ах, посмотрите-ка! Там так и кишат крокодилы! Люди, вещи, крокодилы, все это суетится, плещется, вертится! О, несчастные! Их, наверно, проглотят эти чудовища!

Яхта, бросившая якорь, продолжала некоторое время продвигаться. С другой стороны быстрое течение Хугли несло ей навстречу те предметы, живые или неживые, которые видел Марий. Расстояние все уменьшалось, скоро должна была последовать встреча. Провансалец не ошибся. По мутным волнам, испуская яростные и отчаянные возгласы, плыли со всей возможной поспешностью люди, которых было довольно много, и они казались очень истощенными.