Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

С высоты она слышала приглушенный смех и голоса дозорных. Она сделала глубокий вдох и выбрала место, откуда не могла причинить никому вреда, когда душа покинет тело. Она медленно шагнула ближе к посту дозорных. Ее охватило странное спокойствие. Лайя остановилась и протиснулась меж зубцов, опираясь на них руками. Ветер взъерошил ей волосы. Она взглянула вниз, но увидела лишь размытые тени — отряд вооруженной стражи под предводительством сержанта менял караульных. Лайя подняла голову и закрыла глаза. А потом шагнула в пустоту.

Шум и крики встревожили хозяина дома и его гостей. По плитам двора застучали шаги дворецкого, а через мгновение возник и он сам, с побелевшим от ужаса лицом и дрожащими руками. Все трое в тревоге вскочили.

— Что случилось? — вскричал Монкузи.

— Большое несчастье, сеньор, — пролепетал дворецкий.

Марти почувствовал внезапную боль в сердце.

— Лайя... — ахнул он.

Слуга мрачно кивнул.

— Молодая сеньора не вынесла страданий.

— Говорите же, если жизнь дорога! — вмешался Эудальд.

Хотя прошло уже столько времени, в сложных ситуациях он прибегал к грубому языку вояк.

Собравшись с духом, несчастный дворецкий ответил:

— Сеньор, ваша дочь бросилась со стены.

Все трое помчались к месту происшествия. Бернат впереди, за ним — Марти, и последним — архидьякон.

К их приходу ничего уже невозможно было понять. Вооруженные стражники плотной стеной окружили бесформенный сверток, лежащий на каменных плитах. Советник растолкал их, и взору открылась ужасная картина.

Распластавшись, словно сломанная кукла, на каменных плитах лежало тело Лайи. Кто-то положил ей под голову свернутый плащ. Блуждающий взгляд девушки, казалось, кого-то искал. Обезумевший от горя советник, заломив руки, громко крикнул:

— Кто-нибудь, немедленно позовите лекаря Галеви!

Эудальд и Марти опустились перед ней на колени. Марти крепко сжал ее руку, архидьякон приник ухом к самым губам девушки.

— Лайя, это я, падре Льобет, — произнес он. — Ваша жизнь в опасности. Даст Бог, вы выживете, но гораздо важнее спасти вашу душу. Вы должны быть готовы предстать перед Всевышним.

Губы Лайи дрогнули. Архидьякон наклонился еще ближе. Он едва мог разобрать бессвязные слова девушки. Священник прислушивался к ее шепоту, бросая косые взгляды в сторону советника. Тот стоял в углу, закутавшись в плащ, который дал ему кто-то из стражников, и громко рыдал, словно плакальщица на похоронах.

— Падре, я умираю... — прошептала Лайя.

— Имейте веру, Лайя. Господь будет рад принять вас в свои объятия. Покайтесь в своих грехах.

— Мне нет прощения... Падре...

Дыхание ее становилось все более затрудненным, к нему примешался пугающий свист.

— Прощение всегда есть, девочка.

— На мне грех... Я осквернена...

— Вы хотите покаяться, Лайя?

— Он меня изнасиловал, а потом заставлял спать с ним — снова и снова... и я забеременела... я не хотела этого, я не впала в грех похоти, но ненавидела ребёнка, которого носила во чреве... и мечтала избавиться от него...

— Но вы же этого не сделали?

— Нет, падре... У меня родился урод... Он вскоре умер.

Эудальду не терпелось узнать подробности этой ужасной истории.

— Отпуская тебе грехи, Лайя. Скажи, что за негодяй тебя изнасиловал?

— Не могу, падре... Это разрушит жизнь моего любимого.

— Твои секреты умрут вместе со мной. Я умею хранить тайну исповеди.

Лайя вдохнула ночной воздух и, собрав последние силы, снова заговорила.

— Я по-прежнему люблю Марти... И не хочу, чтобы ему причинили вред.

Не нужно было обладать тонким чутьем и богатым жизненным опытом Эудальда Льобета, достаточно было взглянуть на советника в эту минуту, чтобы понять — смутные подозрения, не дававшие священнику покоя в последние дни, оказались правдой. Теперь многое становилось понятным, и странным поступкам Берната находилось вполне логичное объяснение.

Когда Лайя умолкла, а священник отпустил ей грехи, она снова с трудом открыла глаза, загоревшиеся прежним блеском, и посмотрела на возлюбленного. Льобет сделал ему знак приблизиться, и он склонился к девушке. И хотя его душу охватило отчаяние, он услышал слова, о которых так долго мечтал.

— Любимый мой... Я отправляюсь в наш дом... мне пришлось выбрать между земным домом и тем, другим... Я предпочла отправиться туда, где смогу стать достойной тебя, где никто не помешает нашей любви... Прощай, любимый... Я буду ждать тебя хоть целую вечность...

На губах у нее выступила кровавая пена, и глаза вновь закрылась. Марти застонал, словно раненый зверь. Мерцающий свет факелов возвестил о приходе Галеви. Эдуальд отошел, и мудрый лекарь, раскрыв сумку с инструментами, опустился на колени возле девушки. Еврей постучал по ее груди, а потом прижал палец к вене на шее, чтобы прощупать пульс. Затем приподнял ее веки, посмотрел зрачки, поднеся к ее лицу зажженную свечу. Осторожно ощупал ее голову и шейные позвонки.

Лекарь сокрушенно покачал головой, давая понять, что сделать уже ничего нельзя, остаётся только молиться.

Истошный крик Берната разорвал тишину.

— Что же вы стоите? Сделайте же хоть что-нибудь, Бога ради!

— Я всего лишь скромный лекарь-еврей, а не Господь Бог, — ответил Галеви.

Монкузи хотел что-то ответить, но тут раздался властный голос Льобета, и ему невольно пришлось замолчать.

— Не вам говорить о Боге. Порой он призывает нас нежданно, и тогда перед нами открывается вечность. Адское пламя не ведает различия между бедным и богатым. Не забывайте, что после окончания игры пешка и король отправляются в одну и ту же коробку.

Мгновение советник прожигал священника ненавидящим взглядом, затем молча отвернулся.

Все это время Марти стоял на коленях перед девушкой, не видя ничего вокруг, кроме изможденного лица Лайи, которое теперь казалось умиротворенным. Неожиданно глаза ее вновь открылись, а губы прошептали:

— Я не хочу уходить, не попросив прощения... за то безмерное зло, которое причинила... вам... Аише... Если вы сможете меня простить, поцелуйте меня... я не хочу брать в последний путь ничего, кроме вашего поцелуя...

Марти со слезами на глазах склонился над девушкой и прикоснулся губами к ее устам. Лицо ее озарила безмятежная улыбка, и жизнь угасла, словно огонек свечи.

Барселона, начало 1057 года

Дельфин даже представить не мог, что жизнь во дворце окажется настолько трудной. Жизнь при Барселонском дворе значительно отличалась от тулузской. Верных сторонников у графини Альмодис было не так много: во-первых, он сам и донья Лионор, прибывшие вместе с ней из Тулузы; во-вторых, две ее придворные дамы, донья Бригида и донья Барбара, а также няня Хильда, с первых дней приставленные к ней супругом; в-третьих, отряд верных рыцарей, похитивших ее из Тулузы, духовник Эудальд Льобет и несколько придворных блюдолизов, ищущих ее благосклонности — подобные личности всегда кружат возле сильных мира сего, стараясь продать свою верность подороже.