Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

Незнакомка из паланкина вновь махнула зеленым платком. Толстяк огласил последнюю цену, названную человеком, который повиновался взмахам платка.

На протяжении торгов Барух несколько раз советовал Марти купить того или иного раба. Тем больше было его изумление, когда молодой человек вдруг подал голос, не дождавшись его совета.

Голос Марти прозвучал громко и четко.

— Даю манкусо за эту женщину.

Марти почувствовал на себе изумленные взгляды остальных участников: судя по всему, предложенная цена была явно завышена.

Когда юноша огласил свою ставку, Барух заметил, что он даже не смотрит в сторону помоста, его взгляд прикован к паланкину в ожидании, когда оттуда покажется белая ручка с платком. После двух взмахов и двух новых ставок Юсеф объявил, что девушка переходит в собственность Марти. На этот раз занавески паланкина приоткрылись чуть больше и, прежде чем дама вновь махнула платком, Марти успел заметить ее серые печальные глаза. Марти понял, что теперь эти глаза будут сниться ему каждую ночь.

— Ну кто же так торгуется? — упрекнул его Барух. — Эта женщина не стоит тех денег, которые вы за нее выложили.

— Никакие деньги не стоят сияния прекрасных глаз, в которые я имел счастье заглянуть.

— Вы имеете в виду даму из паланкина?

— Да, ее самую.

— Если я не ошибаюсь, это падчерица Монкузи. Ее мать была вдовой, когда вышла замуж за советника, и от первого брака у нее осталась дочь, несомненно, обладательница тех самых глаз, что вас сразили, — объяснил еврей. — Дорого же вы заплатили за удовольствие взглянуть на нее.

— Я заплатил бы намного больше, если бы вы помогли мне на ней жениться.

— Увы, боюсь, что это невозможно. Многие просили у старого Монкузи ее руки, и все получили отказ. Ведь она — правая рука отчима.

— Откуда вам это известно?

— Я хорошо ее знаю, хотя она редко выходит из дома, причем всегда в сопровождении нянек и слуг.

— Меня это не остановит. А вы что-нибудь придумаете, чтобы обойти эти преграды.

— Отвагой вы пошли в отца. Увы, боюсь, что ваша мечта неосуществима.

— Не говорите так. Кто хочет, тот добьется, а тем более, при моей настойчивости, везении и помощи новых друзей.

Вскоре слуги вновь подняли паланкин на плечи и направились к выходу. Между тем, торги продолжались, четкий и ясный голос Юсефа разнесся над помостом под одобрительный гомон толпы.

— А теперь взгляните сюда.

На помост поднялись три человека, судя по внешности — андалузцы. Женщина явно была беременна, а мальчику было не больше десяти-двенадцати лет. Объявление не заставило себя долго ждать.

— Здесь семья, которую вы можете приобрести в полном составе или по отдельности, в зависимости от желаний и возможностей. Мужчина — умелый виноградарь, женщина — превосходная повариха, а также ткачиха и пряха, а мальчик может стать хорошим пажом или посыльным, а со временем обещает вырасти крепким мужчиной. К тому же по цене троих вы приобретаете сразу четверых, поскольку женщина вскоре произведет на свет младенца, а возможно, даже двойню. Она беременна на шестом месяце, так что пища, потраченная на нее в ближайшие три месяца, полностью окупится, не говоря уже о том, что она может стать кормилицей для ваших детей.

Поначалу предлагались ставки за всю семью целиком, но затем оказалось, что покупатели желают купить каждого по отдельности. Больше всего желающих оказалось на мальчика и мужчину, а женщина на сносях оказалась никому не нужной. Несчастный муж и отец, понимая, что его собираются разлучить с семьей, крепко обнял жену за плечи. При виде этого любящего жеста Марти невольно вспомнился наказ отца: не жалеть денег на добрые дела, чтобы хоть немного искупить то зло, которое его отец вольно или невольно причинил другим людям. Марти даже не заметил, как Бенвенист одобрительно кивнул, когда он огласил ставку за всю семью — столь высокую, что никто не решился ее оспаривать.

Когда молоток Юсефа ударил по столу, объявляя торги законченными, глаза отца семейства наполнились слезами благодарности.

Тулуза, май 1052 года

У ворот Тулузского замка остановился монах лет тридцати верхом на муле, на его правом плече развевался белый шарф. Монах ждал, пока перед ним опустят подъемный мост и скажут, где он сможет переночевать. Все произошло именно так, как он и предполагал: едва он спешился, передав повод мула парнишке-конюху, как его тут же отвели к командиру стражи, а тот проводил до каморки, где ему предстояло провести ночь. Когда зазвонил колокол, его отвели в трапезную, где вперемешку сидели монахи и воины и ужинали жареным мясом. Он пристроился в уголке за столом, отведенным для приезжих, и стал спокойно ждать, пока к нему подойдет человек, с которым ему предстояло встретиться.

Он как раз начал есть похлебку, когда его зоркий взгляд заметил у дверей трапезной карлика, вне всяких сомнений, высматривающего именно его. Наконец, тот тоже заметил монаха и, лавируя между столами и стульями, которые при таком крошечном росте казались ему настоящими горами, приблизился и уселся на скамью справа от монаха, подальше от шумной компании.

— Как добрались, сеньор? — спросил карлик.

— До Пиренеев — вполне благополучно. Правда, в порту, в такой-то одежде и верхом на этой скотине, мне пришлось туго, но все-таки я здесь.

— Вот и славно. Вы только представьте, как замучила меня графиня! Вот уже пять месяцев она каждый день гоняет меня на вершину башни, чтобы я высматривал, не появится ли всадник с белым шарфом на плече, чтобы доставить ей долгожданную весть. Просто житья мне не давала, каждый день казался вечностью, она постоянно была не в духе. Если кто по-настоящему обрадовался вашему приезду, так это я.

— Не думайте, что нам так легко было все устроить. Мой сеньор — человек слишком занятой. Но, главное, теперь я здесь, вместе с приказом приступить к выполнению плана.

— План должен быть надежным и безопасным. В случае провала для графини уже не будет пути назад, а вы и все замешанные в этом деле, неизбежно навлекут на себя гнев графа, как только прибудут в Барселону; моя же сеньора будет навеки опозорена, а мне, без сомнения, отрубят голову. И вряд ли я могу рассчитывать, что потом ее пришьют обратно, — усмехнулся карлик, то ли в шутку, то ли всерьез.

— Если ты и твоя госпожа выполните всё в точности — считайте, что вы уже во дворце моего сеньора. Если что— то и сорвётся, то, видит Бог, не по нашей вине.

— Ну что ж, хотя она полностью мне доверяет, полагаю, в столь исключительных обстоятельствах ей захочется услышать все подробности плана из ваших собственных уст.

— Разумеется. Когда и где?

— Прямо сейчас. Госпожа как раз в своём кабинете, где всегда принимает гонцов из других земель с важными известиями.