Карен Мейтленд - Убить сову

Он что-то вытащил из кармана.

— Вытяни руки вперед, дитя.

Я спрятала руки за спину, боясь, что отец Ульфрид отстегает меня кнутом, но он лишь схватил меня за запястье и что-то всунул. Оно было мягким, и когда я посмотрела вниз, то увидела, что это всего лишь клок каштановых волос, перевязанный куском серой ткани.

Потом священник взял другую мою руку и всунул в нее длинное перо.

— Передашь это Настоятельнице Марте. По одному в каждую руку, как я тебе дал. А потом скажешь лишь одно слово: «выбирай».

— Что «выбирай»?

Отец Ульфрид покачал головой.

— Молись, чтобы ты никогда об этом не узнала, дитя. А теперь иди и сделай все, как я тебе сказал. И если она спросит, кто тебя послал, ты должна ответить — Мастера Совы. А меня не упоминай, поняла?

Я не понимала. Зачем передавать дурацкое перо этой женщине? А если она спросит, кто мне его дал? Отец Ульфрид только что сказал, что я попаду в ад, если солгу. Женщина в сером разозлится, если я ей не скажу. Я не буду это делать. Не буду.

Я бросила перо и волосы и кинулась к двери, но она оказалась слишком тяжелой, и я не смогла ее открыть. Отец Ульфрид поймал меня, оттащил назад и развернул лицом к себе.

— Если ты не сделаешь все в точности, как я тебе сказал, Мастера Совы заберут тебя на верхушку церкви и бросят там, в темноте, на поживу Оулмэну. Так ты все сделаешь? Или мне их позвать? Они ждут...

— Если до полуночи я не вернусь, Хозяйка Марта, собирай остальных Март и действуйте, как укажет Бог. Знаю, ты сделаешь все для блага женщин.

Хозяйка Марта подняла свечу, взглянула мне в лицо, нахмурилась, будто пыталась что-то в нём прочесть.

— Собираешься повидать Османну? Попробуешь уговорить отречься?

Я не могла ответить.

— Если не вернусь — не ищите меня. Обещай, что сама не станешь искать и никому не позволишь. Женщины теперь на тебе.

— Я знаю свой долг, Настоятельница Марта, — резко сказала Хозяйка, — прошу, не забудь о своём.

Уже выходя из комнаты, я услышала, как она негромко добавила вслед:

— Да поможет тебе Бог, Настоятельница Марта, спасёт и сохранит.

Я была благодарна ей за эти слова.

Я взобралась на лошадь и погнала её вперёд. Стояла тихая, странно спокойная ночь. Я уже начала привыкать к рёву ветра в ветвях деревьев, хлопанью дверей и ставень. Теперь, когда ветер стих, тишина казалась пугающей. Неслышные раньше за воем ветра звуки сейчас казались громче — крик выпи, притаившейся где-то в камышах, шелест травы, в которой бегали какие-то невидимые создания, стук копыт моей лошади по камням, разносящийся, я уверена, на мили вокруг.

Туман с моря тянулся через болота, огромной белой завесой укрывал поля. Клочья тумана скользили ко мне, стелились за лошадью.

У развилки я остановилась. Правая дорога вела в деревню и к Османне, левая — в лес. Я полезла в сумку, достала два маленьких предмета — прядь волос и одинокое перо. Взяла по одному в каждую руку, как передала девочка.

— Выбирай, — сказала она, как будто в игре.

Правая рука или левая, как мне выбрать? Обе вещички мягкие, лёгкие как воздух. Как может в таких невесомых предметах заключаться вся необъятная вечность?

Говорят, когда Архангел Михаил держит душу на весах, балансирующих между спасением и вечными муками, вес всех наших поступков не тяжелее пера. Сейчас весы в моих руках раскачиваются между жизнью и смертью, небесами и адом. Но для кого из нас? Выбор отдан мне в руки. Трое ждут в эту ночь — Османна, Оулмэн и я. Завтра в это время один из нас будет мёртв, один попадёт в ад, в этом мире или в мире ином. Но останется ли жив хоть один из нас в этом проклятом месте?

Я подвела всех женщин. Подвела себя. Confiteor Deo omnipotenti, beatae Mariae semper Virgini [24]. Но в чём же мне каяться? Недостаточно просто сказать «грешен». Да, я потерпела неудачу, но как, в чём ошиблась? Как сказала старая Гвенит? Для всех моих грехов и названий не хватит. Грех должен быть назван, иначе его нельзя ни исповедать, ни отпустить. Хозяйка Марта ошибалась — не гордость помешала мне возвратиться в Брюгге, а страх, что я совершила величайший грех, тот, который Бог никогда не назовёт и не простит.

Я поменялась бы с Османной местами, если бы могла. Я приняла бы смерть за Христа. Я бы даже с радостью встретила её. Мой грех в том, что я оказалась не готова подчинить воле Господа свою волю и разум.

«Пойди, посмотри на Целительницу Марту», — сказала Хозяйка Марта. — «Спроси себя, готова ли ты так рисковать». Бог призвал Целительницу Марту сражаться за него той ночью, ведь она была готова отдать ему всё, а я нет, я не была уверена, что жертва не напрасна. Отдать всё и обнаружить, что всё впустую. Подняться на святую гору и не найти там Бога — это одновременно и непростительный грех, и вечная мука.

Я натянула поводья и повернула лошадь на левую дорогу. До самого этого мгновения я не знала, что выбрать — волосы или перо, Османну или демона.

Туман клубился вслед за мной, и когда я достигла леса, он уже крался среди деревьев. Я спешилась, привязала лошадь к ветке, там, где точно могла найти её снова. Я тронула кожаную суму на поясе — в ней лежало распятие и облатка Андреа в деревянной коробочке. Потом подняла фонарь и пошла между деревьями.

Я знала, что Оулмэн здесь. Я это чувствовала. В ту первую майскую ночь я видела костры Белтейна среди деревьев в лесу. Какое бы зло не вышло из огня той ночью, ставшей началом всего, здесь оно должно и закончиться. Этой ночью в лесу нет костров. Лес огромен, но демон подал мне знак. Он найдёт меня так же легко, как нашёл тогда, в шторм, а если нет — я сама его вызову.

Я шагала вглубь леса. Туман обнимал стволы деревьев, вился вокруг валунов, слабый огонёк свечи не мог проникнуть сквозь его толщу, и стволы возникали перед моими глазами в дюйме от лица. Я всё время прислушивалась к хрусту веток и шороху опавшей листвы под ногами, ожидая, что тварь, прячущаяся в лесу, уже идёт по моим следам. Сырая изморось оседала капельками на одежде и коже, и они промокали быстрее, чем в дождь. Ничто не двигалось. Казалось, только я одна иду в темноте. Даже звери затихли, слушали и ждали.

Потом я услышала низкое «ух-ух-хууу», крик охотящегося филина и почувствовала, как шевелятся волосы на затылке. Я в ужасе оглянулась, но туман обхватил ветки своими лапами, закрыв даже чёрное небо над ними. Может, это всего лишь безобидная сова. Я стояла, прислушиваясь, пытаясь понять, откуда донёсся звук, но несколько минут не слышала ничего кроме собственного дыхания.

— Ух-ух-хууу, — донеслось снова.

На этот раз я поняла — это не просто птица. Уханье звучало так сильно, так гулко, как будто в небе лаяла свора охотничьих собак. Звук раздавался где-то впереди, слева. Я снова коснулась кожаной сумы, чтобы ощутить поддержку, и спотыкаясь, пошла на крик.