Карен Мейтленд - Убить сову

В конце концов, закончив кружить по амбару, декан направился к столу, уселся и открыл приходную книгу. Бледный палец снова заскользил по столбцам. Я ждал, знакомая боль в груди нарастала с каждой медленно ползущей минутой.

Он наконец поднял глаза.

— Как ты наверняка знаешь, отец Ульфрид, между запасами в амбаре и записями в книге имеется значительное расхождение.

Я изо всех сил старался справиться с нарастающей паникой и говорить спокойно.

— Как я уже объяснял, шкуры...

— И ты, конечно же, можешь также объяснить отсутствие сена, овощей, бобов и прочих припасов, которые, похоже, исчезли. Что с ними случилось, отче — долгоносики, мыши, потоп, пожар? Наверное, всё сразу. Похоже, с тобой приключилось большое несчастье, — он помолчал, задумчиво поглаживая подбородок. — Однако, поскольку ты служишь Господу, мне, конечно, следует верить твоей приходной книге, тому, что в ней правдиво и точно перечислено всё полученное тобой для святой церкви.

У меня перехватило дыхание. Я надеялся, что он не ничего не услышал, но он улыбнулся — должно быть, прочёл облегчение на моём лице.

— Совершенно точно, — тихо повторил он. Значит, ты доставишь его преосвященству епископу четверть десятины, записанной в твоей приходной книге. И неважно, есть это в амбаре или нет.

Он умолк, а я ощутил, как улетучивается страх. Всё не так уж плохо. Я уже подсчитал — того, что у меня есть, хватит, чтобы отослать десятину в Норвич и наскрести на жизнь, только придётся исключить из расходов милостыню и ремонт церкви. Это нелегко, но возможно, а деревенские, конечно, заплатят положенное, когда смогут.

Но декан продолжал:

— Кроме того, четверть, предназначенную на поддержание церкви святого Михаила, ты пришлёшь лично мне. Я сам проверю записи в каждом счёте. Ты пришлёшь мне также и четверть из записанного в твоей книге, предназначенную для помощи нуждающимся и нищим в твоём приходе. Просто на хранение, а то, ты же знаешь, всё может достаться тем чёрным жучкам. У тебя есть месяц, чтобы всё доставить. И если окажется, что оставшаяся четверть, предназначенная для тебя, меньше четверти записанного в твоей приходной книге, пустой живот поможет тебе поразмыслить над более тщательным ведением учёта в будущем.

Должно быть, он увидел ужас на моём лице. Даже если отослать всё хранящееся в амбаре, этого вряд ли хватит, чтобы удовлетворить его требования. Где мне взять остальное?

Декан с минуту наблюдал за мной, потом, очевидно удовлетворённый тем, что я понял смысл сказанного, зашагал к двери. Я поспешил за ним.

— Прошу вас, декан, — умолял я, — дайте мне хотя бы больше времени. Как я сказал, у нас были проблемы, сено поразила плесень. Это не...

— Я не дам тебе отсрочки, отец Ульфрид, но дам небольшой совет. Не забывай о своих обязанностях. Ты можешь заслужить признательность своих ленивых прихожан, позволяя им не платить налог и подать, но благосклонности епископа Салмона ты этим не заслужишь. Запомнив это, ты сможешь в будущем избежать гнева его преосвященства. Ещё одна ошибка, отец Ульфрид, только одна — и пустой желудок окажется самой лёгкой из твоих проблем.

Те, кто в этот день собирает орехи, отправятся прямо в ад или сойдут с ума. А незамужние девицы, собирающие в этот день орехи, пожнут урожай бастардов.

Перед рассветом я почувствовала, что оно шевелится. Я неподвижно лежала в постели, молясь, чтобы это оказалось просто ночным кошмаром, но знала, это не так. Все последние недели я пыталась убедить себя, что внутри ничего нет. Но оно есть. Оно живое и движется.

Я пошла вместе со всеми в церковь, на утреню, но молиться не могла. Я думала о существе, растущем в моём животе. У меня внутри жарко билось другое, не моё сердце, я его слышала, и наверное, его могут услышать другие.

«Aufer a nobis, quaesumus Domine, iniquitates nostras…» — «Молим, Господи, удали от нас зло и нечестие...»

Когда настоятельница Марта произнесла эти слова, я во второй раз ощутила трепет крыльев. Наверное, даже через мой живот оно слышало молитвы и сопротивлялось им. Я крепко прижала руки, боясь, что все увидят, как оно шевелится, но чем крепче давила, тем сильнее оно сопротивлялось, и я понимала, мне не убить его даже камнем. Оно било меня крыльями изнутри. Оно рвало мне внутренности. Вот так оно и выберется наружу — прогрызёт себе путь через мой живот. Внутри меня росло чудовище, его надо было уничтожить.

Оглянувшись, я увидела, что Целительница Марта смотрит на меня и хмурится. Я поспешила убрать руки с живота, сложила перед собой и сильно, до боли, сжала — чтобы не тряслись. Нельзя, чтобы она догадалась. Она увидит синяки у меня на животе, поймёт, что я пыталась его раздавить. И тогда меня запрут и свяжут руки, чтобы я не причинила ему вреда. Я оглянулась — лица у всех бегинок были хмурые, как будто они тоже знали. Они заставят меня его выносить. Заставят родить чудовище. Убивать нерождённого ребёнка — большой грех.

В тот день на лугу, когда собирали сено, Пега сказала: «Она может избавить от бородавок и много от чего ещё». Старая Гвенит, вот кто знает, как избавиться от этой твари. Кого же ещё просить? Кто ещё может мне помочь?

Сразу после утрени я выскользнула за ворота. Никто даже не спросил, куда это я собралась, все слишком заняты. Но куда мне идти? Пега говорила, старая Гвенит живёт далеко, за рекой, там, где долина сужается. Но я понятия не имела, где это. Дочери д'Акастера запрещалось бродить по округе. Мне оставалось только идти вдоль реки и молиться, чтобы как-то найти это место.

Я бежала, пока не добралась до брода, боялась, что меня окликнут, позовут обратно, помочь что-нибудь делать в бегинаже, или, ещё хуже, увяжутся со мной. Я пробиралась по скользким камням, ледяная вода плескалась вокруг лодыжек. Когда ноги захлюпали в промокших башмаках, я поняла, что перешла брод, забыв снять чулки и обувь.

Река огибала край леса. Я стояла на другом берегу, но всё же со страхом смотрела на густую чащу. Я знала, демон охотится на свою добычу только в темноте, но даже теперь, при свете дня, не чувствовала себя в безопасности, как будто он мог выскользнуть из тени меж камней или выпрыгнуть из облака. Я бежала по берегу изо всех сил, поскальзываясь в промокшей насквозь обуви, пока полоска леса не осталась позади.

Не знаю, сколько прошло времени. Берег сузился и стал круче. Шум падающей воды слышался всё громче и громче, пока не заглушил остальные звуки. Я взбиралась по скользким глыбам на склон холма, обдирала руки и коленки, но медлить было нельзя. За спиной грохотала по камням река, как будто хотела схватить меня и утащить за собой.

Сначала я увидела старуху, а потом и дом. Конечно, это её дом, кто ещё поселился бы так далеко от деревни? Старуха сидела на корточках спиной ко мне, вытягивая что-то между колен, на сгорбленной спине болтался длинный тонкий хвост грязных седых волос.