Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

— И что? В конце концов, я тебя все-таки достал.

Тот судорожно глотал воздух.

— Но… но… Ведь Третьего Рейха уже нет! Абвера ведь уже нет! Ничего уже нет!

— Мне плевать, наступил конец света или нет, — процитировал Шильке любимую фразу Холмса. — Данный факт уже никакого значения не имеет.

Он сунул в рот сигару, закурил и затянулся дымом.

— Свою работу я исполнил, — тихо произнес он.

— Нет… но… ведь это же невозможно… — Цукерман явно не мог найти подходящие слова. — Ведь абвера уже нет. Во имя кого вы меня арестовываете?

— Я тебя арестовываю, — рявкнул Холмс.

— Господин майор, господа… Давайте попробуем договориться, мы…

— Что? — перебил его Холмс. — Офицеру Войска Польского говорить с эсэсовцем? Только о сроке казни!

— Спокойно, спокойно, господа, — включился стоящий рядом профессор Козловский, и беседа превратилась в гротеск. Разговор одновременно велся по-немецки и по-польски. — Давайте пройдем вовнутрь. Тут рядом русские казармы.

— Как же, как же, — буркнул Ватсон. — Ночью русские носа сюда не высунут.

— Но ведь какой-нибудь сумасшедший ради забавы может пальнуть в освещенную цель, — объяснял Козловский.

— Это уже ближе. Факт.

— Господа, — подключился и Цукерман. — Давайте поговорим внутри.

— Не стану я с эсэсовцем говорить, — повторил Холмс и подошел к следующему мужчине, стоявшего возле стены. — А ты откуда? Из гестапо?

— Я — офицер Армии Крайовой, — хмуро ответил тот. — И с коммунистом разговаривать не стану.

— О Боже! — простонал Шильке. — Так сейчас нам придется начать переговоры исключительно по теме: кто и с кем может говорить, а кто с кем — нет, и на каких принципах.

— А может и вправду войдем, — предложил Ватсон. — Или их сразу расстрелять. Сам не знаю.

Только никто из стоявших под стенкой шутку не оценил.

— Где Рита? — дернул Шильке Цукермана.

Тот понял, что у него появилась какая-то карта для торговли.

— Давайте пройдем в дом и переговорим.

— Черт, да я твою хибару сейчас вообще спалю.

— И это тебе ну никак бы не понравилось.

— Ага, — вмешался Холмс. — Это означает, что там или девушку прячут или держат добычу.

— А ну говори! — рявкнул Шильке. — Или сам разберешь дом по кирпичику.

— В этих женско-мужских делах я бы с коллегой не стал спорить, — Холмс кайфовал. — Он ведь готов сдержать слово, а хибара здоровая. Кирпичей очень даже много.

— При аккордной работе, в одиночку… — Ватсон оценил конструкцию трехэтажного здания, — дня за три закончит. А если приложить для начала, для мотивации, то и за пару дней справится.

До Цукермана дошло, что эти не шутят. Он тяжело вздохнул.

— Пойдемте.

Он повел их через широкий коридор, затем вниз по лестнице. Его сопровождал профессор Козловский. Остальных жертв нападения коммандос запихивали в комнаты на первом этаже.

В подвале Цукерман с Козловским начали отбрасывать какие-то деревяшки и отодвигать здоровенные ящики.

— А вот там, где вы храните добычу, охранники всегда находятся?

— Да.

— А они не станут бросаться гранатами, если вы откроете их не вовремя?

— Не должны. Они могут прослушивать то, что происходит в этом помещении.

Ватсон предпочел выйти за порог подвала; Холмс размышлял над тем, а не слишком ли фанатичны дежурящие внизу охранники, не решат ли они погибнуть, зато захоронить здесь всех; а Шильке просто молчал.

Цукерман открыл сложный замок и поднял крышку лаза противовоздушного убежища, спрятанного под подвалом. Трое мужчин с оружием гибнуть вовсе не собирались. Они отложили автоматы, когда Козловский сказал:

— Вы выиграли. Пожалуйста, вот тут находятся наши сокровища, — указал он на ряд стоящих под стенкой гробов.

Риты в убежище не было. Да и почему она должна была там находиться? Но Шильке чувствовал горечь. Ему хотелось, чтобы она увидала его победителем, в мундире, в летной куртке, с автоматом, упирающимся в бедро. Цена выражения на ее лице измерялась бы миллионами. Иногда человеку даны ведь такие мелкие, но чертовки ценные мгновения триумфа. Ведь он же выиграл, именно он. Сам, один, против могущественной организации. Он выиграл, вот только некому было об этом сказать. Не было женских глаз, которые восхищенно могли бы глядеть на него.

— Кстати говоря, — Цукерман следил за ним исподлобья, — нам казалось, что вы либо в русском плену гниете, либо вас вообще нет в живых.

— Из-за могильного края или нет, все время тот же сам, — безразлично шепнул Шильке.

Эсэсовец слегка удивился.

— До нас дошли сведения, будто бы русские схватили абверовского офицера в гражданском и завезли в универмаг Дыкхофа. А оттуда уже не выходят, разве что на Лубянку. Говорили, что это хуже, чем ад.

Шильке пожал плечами. Он испытывал одновременно и разочарование, и приток адреналин.

— Люцифер — это всего лишь один из дьяволов, — ответил он, изображая спокойствие. — Люди явно переоценили его возможности.

— Хмм… Вы тут упомянули о фройляйн Менцель. Она настолько важна?

— Что вы с ней сделали?

— Она в полнейшей безопасности.

Шильке схватил эсэсовца, словно желая размозжить тому все кости.

— Где она?

Первым не выдержал Холмс, он подошел к Козловскому.

— Было бы лучше, если бы вы отнеслись к нему серьезно, — тихо заметил майор.

— На точке переброски, — ответил тот. — Но где это конкретно, то честное слово — не знаю.

Первым догадался Цукерман.

— Ага, — буркнул он, глядя на Шильке с Холмсом. — Выходит, воры не станут арестовывать воров? Лучше поговорить о делах?

— Ты, эсэсовец, лучше молчи.

— С СС это не совсем так, как вам кажется. Но объяснить смогу только лишь за пределами Польши.

Странно, но пояснений никто и не ожидал. Козловский сделал приглашающий жест.

— Дорогие господа, давайте пройдем в салон. Вот сюда.

Салон оказался громадным помещением, более всего походящий на помещение для конференций. Обеденного стола не было, возле камина были расставлены удобные клубные кресла. Когда все расселись, профессор раздал всем рюмки и вынул из бара большую бутылку первоклассной водки.

— Вы и вправду сделали это из-за девушки? — спросил Цукерман.

Холмс пожал плечами.

— А если я скажу, что так? А если скажу, что нет? Какая будет в этом для вас разница? — Он поднес рюмку ко рту и выпил содержимое одним глотком. — Просто, вы наступили на наш амбициозный мозоль.

Эсэсовец опустил голову.

— Я знал, что так и будет. Я же знал, что если мы и попадемся, то по причине чьих-то амбиций или по дурацкой случайности. Ведь сам по себе план был гениальны.

— Мы совершили ошибку, — сказал Козловский.

— Да. Но я не думал, что все сорвется по причине амбиций пары офицеров. Причем, делающих то же самое, что и мы.