Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

— А вот перебивать не надо.

— Уже молчу.

— Видишь ли, я ведь был в ГУЛАГе. Я видел людей, которые неделями подыхали в собственных экскрементах, видел такие вещи, о которых Данте и не снилось — его преисподняя милая и приятная по сравнению с созданной человеком. Вырвался я оттуда чудом, меня взяли в разведку, потому что в совершенстве владею несколькими языками, и так здесь очутился. Но я не желаю жить в коммунистическом раю по той простой причине, что я его видел. Потому-то в твою идею я хочу внести одно изменение.

— Какое?

— После войны, когда все успокоится, мы испаряемся отсюда вдвоем.

Шильке пошевелился на стуле. Он чувствовал, что в нем постепенно нарастает доверие к сидящему напротив человеку. Одним кратким выводом тот подтвердил, что у него имеется причина не обмануть партнера, когда сам будет сверху, и не выставить его после всего на легкий выстрел, завоевывая тем самым благосклонность начальства.

— Эта твоя концепция мне очень даже нравится, — сказал он.

— Погоди. Ты хочешь, чтобы я стал твоим страховым полисом. Я согласен. Но я желаю, чтобы ты стал гарантом моей пенсии.

— Это в каком же смысле? — допытывался Шильке.

— А в таком, что даже если мы и убежим далеко-далеко, то у меня нет ни малейшего желания стать докером в американском перегрузочном порту. Лично я предпочитаю какой-нибудь экзотический остров, шезлонг и фруктовый коктейль в покрытом инеем бокале.

— Звучит весьма любопытно.

— Нет, просто таким вот сложным способом я хочу сообщить тебе простую вещь. Сейчас, во времена суматохи и разрушения существующего порядка, мы должны собрать соответствующие средства, — продолжал Холмс.

Шильке сглотнул слюну, а Холмс невинно усмехнулся.

— Думаю, мы придумаем — как. С зарплаты, скорее всего, не отложим.

Прозвучало это настолько неожиданно, что Шильке поначалу не мог поверить в то, что услышал. Потом поверил, но не мог понять. Затем понял, но вновь не мог поверить.

— Неужели это означает, что два офицера враждебных одна другой служб, немец и поляк, должны будут грабить на большой дороге, взяв пистолеты в руки?

— Дитер, я тебя умоляю, я уже вижу, как ты грабишь. Зная твою германскую натуру, вначале ты вышлешь жертве приказ появиться на месте грабежа с денежной суммой, зависящей от размера доходов. Затем ты представишь в уголовную полицию план нападения с просьбой его одобрить. После этого ты отправишься к инструктору, чтобы тот научил тебя стрелять, а еще профессионального актера, чтобы тот научил тебя строить страшные мины… ну и так далее…

— Но…

— Прости, приятель. Ты ужасный пацифист.

— Так же, как и ты, — отрезал Шильке.

— Действительно, — согласился Холмс. — И ты, и я — люди, которым во времена смертельно опасного кавардака ради того, чтобы выжить, пришлось надеть на себя мундир. Это называется мимикрией, способностью к приспособлению, которую личностью с нашим интеллектом выработали в себе в ходе тысячелетних войн.

Шильке вступил в игру. Ход мыслей Холмса ему явно понравился.

— Да, да, я тоже читал рассказ Франца Кафки про мозг, который ради эксперимента в лаборатории прикрыли военным шлемом. И мозг испарился.

Неожиданно Холмс глянул на собеседника с любопытством.

— Наши мозги не испарились.

— Это точно, что-то с тем экспериментом было не так. Но, ты ведь прав. Люди с таким, как у нас, интеллектом, как правило, на войне не гибнут. Разве что случайно.

— Вот именно. — Майор Длужевский откинулся на спинку стула. — Так ты принимаешь мой план? — уже без уверток спросил он. — А точнее, корректировку твоего плана?

Перед глазами Шильке внезапно встала вся его предыдущая жизнь. Порядочная, пристойная, если не считать парочки женщин, в котором все было уложено, добропорядочно, морально… если не считать парочки женщин, честная жизнь. Погоди, «честное». А то что он позволил действовать системе подавления? Ну ладно, а что он мог сделать? Позволить себя убить? Нет, Холмс был прав. Это искусство мимикрии. Сам ведь он никому ничего плохого не сделал. Перекладывал свои бумажки на столе, и продолжал бы делать это и дальше, если бы не факт, что это сделалось невозможным. Теперь же нужно было все перевернуть вверх ногами, причем — в течение секунды, но он сам выбрал этот путь.

Интеллигентность, кроме всего прочего, это еще и последовательность в действиях.

— Да, принимаю, — решительно произнес он.

— То есть, мы договорились, — сидящий напротив человек не желал умножать сложностей.

— А как ты собираешься добыть деньги? — напрямую спросил Шильке.

— Идей у меня много, но начнем с простейших. Но это не тема для сегодняшней беседы. В большей степени меня беспокоит то, как сохранить крупное имущество в ходе исторических катаклизмов и того урагана, который обязательно прокатится через этот город.

— И что же ты придумал? — бросил Дитер.

— Это должно быть нечто чудовищно дорогое, но в то же время — небольшое, что легко спрятать.

— Золото?

— Я уже вижу, как после войны ты убегаешь с несколькими центнерами золота на спине сквозь все советские посты. Вот прямо так и вижу, как они тебя — вот просто так — пропускают с улыбками на лицах и желают доброго пути.

— Ну, факт. Алмазы?

— Тепло. Только, скорее, бриллианты. Но все равно, остается вопрос их сохранения во время наибольшего хаоса.

— И где мы их спрячем? — На мгновение Шильке почувствовал себя актером из гангстерского фильма.

— Сам придумаешь. В конце концов, город ты знаешь лучше меня. — Холмс таинственно улыбнулся, и до Шильке дошло, что позволил себя подловить. Первая беседа по вопросам жизни и смерти, а он затрагивает проблему, как запрятать добычу. Боже, что за ошибка! Поляк подставил его, как хотел! Первая более-менее серьезная беседа, а он дискутирует о том, как спрятать бриллианты в чужом сортире. Черт! Что за отсутствие профессионализма. Он буквально укусил себя за язык. Но, все же… Хладнокровно анализируя прибыли и убытки, можно высмотреть еще и выгоды. Польский офицер был теперь уверен в том, что глупый Шильке и вправду говорит то, что думает, а все вокруг — это всего лишь туман, напущенный двумя соперничающими разведками. Сидящий напротив понял, что перед ним находится человек, а не абвер. И он сам дал понять, что перед ним, Шильке, тоже сидит человек по фамилии Длужевский, а польская военная разведка. Именно это мимолетное мгновение вызвало, что только лишь сейчас они обменялись визитными карточками.

— Понял, — буркнул немец. — Что делаем в течение ближайших дней?

— Я свяжусь с тобой. А ты тем временем придумай, как мне стать неприкасаемым в ходе боев за город. Мне и еще двоим человекам.

— Это хорошо складывается. У меня тоже имеется двое, которых нужно сохранить.