Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

— Ну, ну… В самую десяточку!

— И этот тоже.

— Я тебе говорю!.. Как он сбросил!..

— Так запиши его номер. Пускай парень получит медаль за точность!

Холмс и вправду вытащил блокнот и начал записывать.

— Э-э, нет, а этот, наверное, слепой.

— Ну и ладно, просто теперь дворца Хатцфельдов уже не станет. Может, пилот знал, что там сидел Ханке?

— Ну да, его занесло буквально метров на двадцать. а Ханке там уже не сидит.

— Но шастает по округе. То Холм Партизан, то Университетская библиотека на Тумском Острове. Но, возможно, пилот хотел попробовать «на авось».

Над ними пролетели еще две машины. Наши герои инстинктивно пригнули головы.

— Гляди! Этот тоже идеально в цель.

— Именно. Главной Почты тоже не будет.

— Интересно, а где же поляки устроят главный почтамт?

— Наверняка здесь, где мы стоим, в Чековой Службе. А что, близко, оборудование внутри имеется.

— Ага. А вот эти двое, лупят по всему, что рядом.

— У-у, недотепы. Да и черт с ним, с этим всем!

— С чем черт?

— Ну, с домами, с улицами. — Холмс выдул губы. — Да ладно. Наши просто устроят огромную площадь, и все [60] Так оно и получилось. Достаточно поглядеть на карты ГуглМэпс. Холмс с Шильке стоят на башне, на которую заходит надпись Aleja Słowackiego. А с двух сторон — и правда — огромные площадки. !

— Она будет тогда и вправду огромной.

Один из бомбардировщиков неожиданно задымил. Через секунду в нем что-то взорвалось. Казалось, что он упадет в крепостной ров, но аппарат перелетел и врезался в здание, стоящее на фланге Чековой Службы. Содрогнулась даже громадная, современная башня, на которой стояли поляк и немец.

Поднялись они не сразу и с большим трудом, отряхивая пыль и грязь с одежды. Небо было уже чистое. Шильке поднес ко рту walkie-talkie.

— Ватсон?

— Я здесь.

Спрятавшись в канале, он ожидал вместе с остальными. Единственной проблемой было выставить антенну наружу, чтобы поддерживать связь. Если не считать этого, остальное было в порядке.

— Слушай. Почта уже разбомблена. Ожидаешь вторую волну и заходишь, понятно?

— Понятно. Когда будет вторая волна?

— Русские достаточно пунктуальны. Заходите ровно через десять минут. Повтори.

— Понял. Захожу через десять минут.

Вопреки всем опасениям, связь через walkie-talkie была безопасной и позволяла говорить открытым текстом. Ту американскую частоту, служащую для связи, здесь никто не прослушивал. Вторая волна бомбардировщиков должна была сбрасывать уже только небольшие зажигательные бомбы. Речь была в том, чтобы никто не приближался, не крутился рядом и попросту не мешал Ватсону, равно как не обращал внимания, если бы пришлось взорвать какое-нибудь перекрытие.

Шильке с Холмсом вытащили сигареты.

— Так ты говоришь, что здесь будет площадь?

— Ммм… Возможно, в конце концов чего-нибудь выстроят. Какие-нибудь магазины или нечто подобное…

— К примеру. И вот зайдет потом какой-то покупатель и спросит, остались ли еще сапоги после русского пилота, потому что остальное к продаже уже не пригодно.

Они рассмеялись. Обычные посттравматические глупости. Слишком много взрывов, слишком много развалин. А тут еще, ни с того, ни с сего, вниз рухнул купол башни церкви святого Войцеха. Холмс с Шильке захохотали так, что долго не могли успокоиться.

— Боже… — Шильке пытался рукавом оттереть глаза. Он любой ценой желал сменить тему. — А вот ты знаешь, что в Голландии я допрашивал польского пилота?

— Его сбили?

— Нет, он просто летел, а тут в самолете чего-то навернулось.

Новый взрыв хохота.

— Мужик выпрыгнул с парашютом и побежал в голландское село, чтобы его спрятали. А эти и вправду, приняли, чаем угостили и ждут. Поляк говорит хозяевам, чтобы они пускай хотя бы парашют спрячут и дадут ему какую-нибудь одежку, а те ожидают. Через час входит пара голландских полицейских, очень вежливо пилота арестовывают и ведут в город по лесной дороге. Тут подъезжает пара деятелей на велосипедах. Останавливаются, со всеми здороваются и говорят, что они из голландского движения сопротивления, они, конечно, могли бы побыстрее и уже переправили бы парня в Англию, но, к сожалению, у товарища камера в колесе лопнула, и полицейские приехали первыми.

— Не верю… Ты серьезно?..

— Серьезно. Мне этот летчик сам говорил, он был шокирован тем, что там все друг друга знают.

Очередной приступ смеха.

— И что с этим летчиком?

— Он был майором или даже подполковником военно-воздушных сил, не помню, так что его отослали в лагерь.

— Наверное, коллеги его уже освободили.

— Неплохо. А они спросили разрешение у этих из движения сопротивления?

Беседу они прервали лишь тогда, когда на горизонте появилась очередная волна бомбардировщиков. Холмс глянул на часы.

— Пунктуально.

— Но теперь-то мы уже спускаемся?

— Лучше спуститься. Это уже не точечная бомбардировка, а ковровая.

Они направились в сторону люка. Шильке еще раз глянул вниз.

— А вот интересно, как будет называться та площадь, которую мы сегодня устроили?

Холмс тоже глянул через плечо.

— Когда переживем, посмотрим [61] Площадь между крепостным рвом и Почтой — сейчас это OVO Wrocław. Здесь выстроена гостиница Hilton Wrocław. И вот здесь функционирует эксклюзивный ночной клуб Holms Place. А вот площадь с другой стороны называется Площадью Варшавских повстанцев. .

Весна в Карловице цвела буйно и так быстро, как будто желала показать всю свою красоту во всех подробностях еще до падения твердыни. Быть может, затем, чтобы ее защитники, уже после советских приговоров, за проволокой ГУЛАГов еще сильнее тосковали, безнадежно вглядываясь в морозную пустоту по сторонам? Ужасно. Но никто не помнил столь ранней весны. Никто не мог вспомнить, чтобы уже в апреле лето шествовало во всем своем величии. И никто не мог найти этому объяснения. Возможно, если не считать одного сумасшедшего ученого, с которым Шильке познакомился в бункере для гражданского населения. Ученый утверждал, что подобные погодные аномалии случаются более-менее циклично и, возможно, будут случаться и чаще. По его расчетам, следующий такой очень теплый или даже жаркий апрель может повториться где-то около две тысячи девятого года. Шильке, правда, не слушал его достаточно внимательно.

И тут он зевнул, стряхивая с себя задумчивость. Здесь, в Карловице, все казалось сказкой. Ряды великолепных, пустых вилл тонули в цветах, птицы шастали между взрывающимися зеленью ветвями, и никто уже не помнил об обитателях района, изгнанных в душные и темные убежища в засыпанном развалинами центре. В чудных садах иногда появлялись лишь разнеженные жарой солдаты, которых отпустили в увольнительную с молчащего фронта над Видавой.