Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Со времени их вечернего визита к Фаншон, барон Рефельд, видимо, избегал Германа из опасения каких-либо объяснений относительно возвращения зонтика. Последствием этого могли быть близкие отношения барона с мнимой горничной, или же его спровадили таким бесцеремонным способом, что ему неловко было рассказывать о своей неудаче. Не менее загадочным казалось Герману его желание арестовать генерала Кудра; он не мог решить: собирался ли барон отомстить своему сопернику за безуспешное ухаживание, или спасти человека, отданного в его распоряжение.

Прошли первые дни апреля. Заговорщики ожидали возвращения короля из небольшого путешествия, предпринятого им по Вестфалии, чтобы подать сигнал к восстанию.

Герман был доволен, что в это время дела службы заставили его вернуться в Кассель, потому что со дня на день ждал известий из Пруссии, которые должен был получить через тайную почту. Он не отдавал себе ясного отчета в том, что собственно побудило его принять участие в Прусско-гессенском союзе. Хотя нравственная распущенность, господствовавшая в Касселе, глубоко возмущала его, но это не мешало ему видеть светлые стороны либерального правления Иеронима, и он вообще не имел никакой личной неприязни к легкомысленному королю. Если он чувствовал ненависть, то к Наполеону, и вынес ее из своего пребывания в университете; наряду с этим общение с выдающимися людьми объяснило ему печальное и унизительное положение Германии. С другой стороны, таинственность, связанная с заговором, и нарушение порядка обыденной жизни представляли особенную прелесть для молодого человека, тем более что самые близкие друзья его принимали участие в предприятии. Все это настолько привлекало его, что он очутился в числе членов Прусско-гессенского союза и готов был всем пожертвовать для него, даже жизнью.

В эти дни тревожного ожидания Герман получил приглашение от Бюлова явиться к нему по важному делу.

Герман пришел в назначенный час; и, хотя Бюлов встретил его приветливо, как всегда, но был, видимо, чем-то озабочен.

— Не далее как вчера, — сказал он, — был у меня Берканьи и сообщил мне, что королю прислан донос из Брауншвейга на сборщиков податей в Верраском департаменте, которые позволили себе? в публичном месте заявлять о своей преданности прусскому королю. Можно поздравить их, что эти заявления не относились к курфюрсту, потому что тогда дело их приняло бы еще худший оборот. Берканьи передал мне приказ короля, чтобы я подробно исследовал дело и непременно через вас…

Герман был настолько озадачен, что не находил слов для ответа.

— Вы, конечно, удивлены не менее меня таким неожиданным поручением, — продолжал Бюлов. — Не подлежит сомнению, что тут кроется какая-нибудь интрига, направленная против вас; поэтому вы должны быть настороже и вести дело, как можно осмотрительнее. Мое недоверие главным образом возбуждено тем, что Берканьи передал мне этот приказ. Вероятно, король велел только сделать дознание, а Берканьи подал ему мысль возложить на вас щекотливое поручение… Но это теперь не имеет значения — приказ короля должен быть исполнен без всяких возражений. Собирайтесь в дорогу, завтра утром вы получите от меня нужные бумаги.

Герман не разделял подозрений Бюлова; и хотя возложенное на него поручение было неприятно ему во многих отношениях, он утешал себя мыслью, что по пути заедет в Гомберг и увидит Лину.

Вернувшись домой, он нашел на своем письменном столе письмо, принесенное в его отсутствие каким-то неизвестным человеком.

Письмо состояло из нескольких слов: «Предостерегают господина Тейтлебена, чтобы сегодня, выходя из театра, он не подходил к экипажу графини Кудра».

— Сегодня! — проговорил с удивлением Герман. — Разве я подходил когда-нибудь к ее карете?.. Письмо действительно адресовано на мое имя: если это не какое-нибудь недоразумение, то, нечего сказать, хорошей репутацией пользуюсь я в Касселе!

После минутного колебания Герман все-таки решил отправиться в театр, где в первый раз давали новую оперу Мегула «Иосиф». Все билеты были заранее разобраны, и он с трудом достал себе место в последних рядах.

Опера прошла блистательно. Герман вышел до окончания представления, чтобы наблюдать за разъездом. Сходя с крыльца, он столкнулся лицом к лицу с графиней Кудра, но она не заметила его и, быстро проскользнув между поданными экипажами, остановилась перед каретой, стоявшей в отдалении, где ее ожидал мужчина в плаще. Он подал ей руку и подсадил ее, но в тот момент, когда он хотел сесть с ней в экипаж, его схватили два вооруженных жандарма и, укутав в его же плащ, посадили с собой в коляску, которая быстро покатила по улице. За ними следовал третий жандарм верхом.

Герман невольно улыбнулся. «Теперь моя репутация спасена! — подумал он. — Мой неизвестный доброжелатель убедится, что я не имею ничего общего с этим господином»…

На следующий день Герман, получив бумаги от Бюлова, отправился в путь и, согласно своему намерению, решил сначала заехать в Гомберг. Стояла теплая погода, фруктовые деревья были в полном цвету и наполняли воздух своим тонким ароматом, солнце ярко освещало весенний ландшафт. Герман был в самом радостном настроении; зная хорошо местность, он свернул с большой дороги и пробирался верхом по тропинкам, проложенным пешеходами. Не доезжая Гомберга, он услыхал бой часов на городской башне, возвещавший время обеда, а вслед затем раздался набат, смешанный с боем барабанов и звуками военной музыки. В первую минуту он подумал, что это, вероятно, вестфальские войска, которые, по слухам, должны были выступить против Австрии, но набат приводил его в полное недоумение.

Он пришпорил лошадь и, к удивлению своему, увидел кирасиров, ехавших в разных направлениях, и вооруженных крестьян, спешивших толпами в город. Вслед затем послышался набат в окрестных местечках и деревнях, как бы в ответ на сигнал, данный в Гомберге.

У Германа замерло сердце. Въехав в город, он должен был сойти с лошади, так как все улицы были заполнены народом, который стремился на площадь, где развевались старогессенские знамена и время от времени раздавались крики: «Да здравствует курфюрст! Виват! Долой французов!..»

Герман с трудом добрался до квартиры Гейстеров. Он был вне себя от беспокойства. Народное восстание вспыхнуло раньше назначенного времени и застало Германа врасплох. Он должен был находиться в Касселе и ждать распоряжений Дернберга, но по странному стечению обстоятельств очутился в Гомберге и не знал, что ему делать.

Одна Лина услышала его шаги и вышла к нему навстречу бледная и расстроенная. Она молча подала ему руку и поспешно провела его мимо кабинета Людвига, где были слышны мужские голоса. Войдя в свою комнату, она с рыданием бросилась на шею Герману.