Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Голос Дернберга задрожал при последних словах, но он овладел собой и, пожав руку госпоже Стелтинг, вышел на улицу.

Площадь начала пустеть, когда появился Дернберг; Герман ожидал его.

— Господин Тейтлебен, — сказал он, — поезжайте ближайшей дорогой в Кассель и сообщите нашим друзьям, что завтра, перед рассветом, 8 тысяч человек будут под стенами города. Дальнейшее вам известно, но будьте осторожны и не попадитесь… разумеется, вы должны быть без оружия. До свидания!

Герман хотел идти, но Дернберг остановил его.

— А вам известен наш пароль? — спросил он.

— Нет, господин полковник.

— Я не ожидал от вас подобной опрометчивости. Пароль наш: «Гессен!» Ведь наши аванпосты не пропустили бы вас в город… Не теряйте времени, вы должны опередить нас на несколько часов…

Герман поспешил к Гейстерам, чтобы проститься с ними. Лина в первую минуту обрадовалась ему, но узнав о его неожиданном отъезде, упала духом. Страх за Людвига более прежнего овладел ею, она рассчитывала, что они будут вместе и, быть может, в случае опасности окажут друг другу помощь, но теперь эта надежда оставила ее. Герман не мог ничего сказать ей в утешение, и, торопливо простившись с ней, уехал.

Недалеко от Касселя он был остановлен аванпостом, поставленным на дороге, но офицер оказался знакомым и велел тотчас же пропустить его.

При въезде в город Германа прежде всего поразили объявления, прибитые на углах улиц, в которых перечислялись имена многих участников восстания. Они были названы бунтовщиками и разделены на три разряда: первые подлежали смертной казни, вторые подвергались наказанию как дезертиры, третьих должны были судить обыкновенные суды за участие в восстании. У Германа замерло сердце от этих угроз, как бы заранее предвещавших неудачный исход восстания. Но так как имена некоторых главных участников не были упомянуты, то можно было думать, что правительство не имеет подробных сведений о членах Прусско-гессенского союза.

Несмотря на ранний час, Герман отправился к Бюлову, чтобы посоветоваться с ним и узнать о положении дел, но застал его выходившим из дома. Карета уже была подана, так как Бюлов спешил во дворец, чтобы быть при короле, который собрал около себя значительную часть войска. Он внимательно выслушал рассказ Германа и сказал:

— К счастью, тайна союза раскрыта только отчасти, и если не будет измены, то многие уцелеют; попались только самые неосторожные… А вы тотчас приготовьте рапорт, что вследствие восстания не могли окончить дела и принуждены были вернуться ночью в Кассель. Однако до свидания! Мне пора ехать.

Герман, вернувшись домой, застал на своем столе письмо барона Рефельда.

«Вышло забавное недоразумение, — писал он, — меня привезли в Галле вместо вас. Еще дорогой, среди жандармов, ко мне вернулось мое душевное равновесие, а затем я воспользовался необычайным случаем, который привел меня в дом вашего отца, чтобы сообщить ему самые свежие сведения о вас. Ваши родители, равно как и Луиза Рейхардт, посылают вам поклон, а я, со своей стороны, обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: вероятно, мне не скоро удастся вернуться в Кассель, велите уложить мои вещи и пошлите их по прилагаемому адресу. В бюро лежат деньги: расплатитесь с прислугой. На всякий случай прилагаю полную доверенность…»

Герман читал рассеянно, но тут раздался глухой выстрел из пушки, и заставил его вздрогнуть. Он бросил письмо на стол, не дочитав его: беззаботный тон барона Рефельда представлял неприятный контраст с пушечной пальбой, которая все усиливалась. Герман не мог долее оставаться дома и выбежал на улицу, где все было в движении: с разных сторон выступали войска, жители под влиянием страха бежали, не зная куда. Наконец, на повороте улицы Герман встретил доктора Гарниша, который подробно рассказал ему о том, что произошло в Касселе во время его непродолжительного отсутствия.

Кто, собственно, открыл заговор было не известно: носился слух, что один из членов Прусско-гессенского союза навел на след своей опрометчивостью, другие утверждали, что камергер фон Ягов первый предупредил короля о предстоящем возмущении. Иероним не допускал возможности измены со стороны Дернберга, пока его внезапное бегство и начавшееся народное восстание не рассеяли его сомнений.

— Насколько я мог видеть и слышать от других, — продолжал Гарниш, — король ведет себя с примерным великодушием и тактом. Он объехал ряды войск в сопровождении Бюлова и барона Рейнгарда и, напомнив солдатам об их присяге, предоставил желающим сложить оружие и присоединиться к народному восстанию; затем он обратился к офицерам и предложил отправиться в Англию и Америку тем из них, которые не расположены сражаться за него… Никто не двинулся с места и раздался единодушный крик: «Vive le Roi!» Иероним снял шляпу и сказал, что «принимает эти слова за новую присягу!» «Я знаю солдат, — добавил король, обращаясь к Бюлову, — так как провел несколько лет в лагере, но в первый раз встречаю между ними человека, который воспользовался моим расположением и милостями, чтобы предать меня с таким коварством…»

Герман слушал с напряженным вниманием, но Гарниш неожиданно остановился и воскликнул раздраженным голосом:

— А знаете ли вы, кто командует бригадой, которая в этот момент угощает картечью несчастный народ, восставший за свои права? Догадаться мудрено, и поэтому я назову его… Это один из предводителей восстания, полковник Л., он присутствовал на последнем заседании у Дернберга, за ночь успел одуматься, а сегодня утром предложил свои услуги королю, и произведен в бригадные генералы!..

Герман изменился в лице. Новость была настолько неожиданная, что он не мог ничего сообразить в первую минуту.

— А теперь, — продолжал Гарниш, — советую вам успокоиться! Не хотите ли зайти ко мне? Вы увидите баронессу Рейнгард… Когда вспыхнуло восстание, посланник привез ко мне свою жену и детей и отдал их на мое попечение, говоря, что я, вероятно, принадлежу к числу заговорщиков. Сам он решил сопровождать Иеронима в том случае, если его величеству придется искать спасения в бегстве.

Герман чувствовал себя настолько расстроенным, что отказался от приглашения и отправился домой. Проходя мимо отворенных окон одной гостиницы, он слышал, как хозяин успокаивал свою жену: «Chere, Catherine! Bonnes nouvelles! Король в городе, мы победили!..»

Народное ополчение с рассветом достигло вершины горы, с которой открывался вид на Кассель и окрестности; и здесь глазам его представилось неожиданное зрелище. Перед ним на незначительном расстоянии находились королевские войска, расположенные в боевом порядке, так что вместо ожидаемого приступа предстояла битва в открытом поле. Тем не менее мужество не покинуло их. Они двинулись вперед, несмотря на превосходство неприятельских сил; но картечные залпы быстро опустошили их ряды. Дернберг показывал чудеса храбрости и присутствия духа, так как решился победить или обречь себя смерти; и она постигла бы его, если бы ополчение, состоящее преимущественно из крестьян, не обратилось в бегство и не увлекло за собой храброго предводителя. Солдаты кирасирского и других полков, принявшие участие в восстании, последовали их примеру и рассеялись в разные стороны. Только незначительная часть их осталась на поле битвы и отступила по команде офицеров, преследуемая неприятельскими выстрелами; к ним присоединились остальные предводители восстания, дворяне, чиновники и другие члены Прусско-гессенского союза. Весьма немногие добрались до ближайшей границы, где все было приготовлено для их бегства: одни были убиты, другие взяты в плен, в том числе Дернберг и Гейстер, которые были захвачены по дороге в Гомберг.