Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Теперь ему приходилось убеждаться в противном; чувствуя себя отчасти побежденным, он находился в нерешительности: послушаться ли совета своих друзей или остаться при своем мнении?

Гейстер, заметив колебания Германа, стал уговаривать его пробыть с ними несколько дней, чтобы успокоиться, и доказывал ему, что поспешностью в данном случае он может испортить всю свою будущность. Лина присоединила свои просьбы с такой настойчивостью, что он наконец согласился. Лошадь отослали обратно в город со слугой, который должен был завернуть на квартиру Германа и привезти для него белье и другие необходимые вещи.

— А теперь, — сказал Гейстер, — бросим пока все дела и поговорим о том, как нам провести остаток дня. Я предлагаю после обеда отправиться на развалины Гомберга, а на обратном пути мы завернем в женский монастырь.

— Чем он замечателен?

— Это так называемый Валленштейнский монастырь, он основан лет 60 тому назад последней представительницей этой фамилии по женской линии, баронессой Герц. В настоящее время монастырь находится под попечительством госпожи фон Гильза, гессенской уроженки, которая теперь в отсутствии. Хотя ее помощница носит название настоятельницы, и заведение это подчинено известному уставу, но оно имеет мало общего с монастырем. Поступившие в него девицы дворянских фамилий могут жить и в другом месте, пользоваться всеми светскими удовольствиями и даже выйти замуж. Настоятельница замечательно умная женщина; я познакомлю тебя с нею: ее зовут Марианной, она любимая сестра известного прусского министра Карла фон Штейна… Однако до обеда еще довольно времени, пойдем, я тебе покажу наш сад и пчельник.

После обеда молодые супруги повели своего гостя к развалинам Гомберга, Лина старалась обратить его внимание на красоту окружавшего их ландшафта, между тем как Людвиг припоминал исторические события, связанные с той или другой местностью.

В это время на крыльцо Валленштейнского монастыря вошел военный и велел слуге доложить настоятельнице, что он желает видеть ее. Это был высокий человек в зеленом мундире с желтыми отворотами егерского карабинерского полка, его наружность носила аристократический отпечаток, черные волосы оттеняли бледное лицо с орлиным носом и выразительными черными глазами. Войдя в залу, он начал рассматривать картины, висевшие по стенам; но ему недолго пришлось ожидать приема, потому что слуга вернулся с ответом, что настоятельница просит его в свой кабинет.

Здесь его встретила дама лет пятидесяти, небольшого роста, худощавая, сутуловатая и с заметной проседью в волосах.

— Очень рада вас видеть, полковник Дернберг, — сказала она с живостью, протягивая ему руку, которую он почтительно поцеловал. Говорите скорее: с дурными или хорошими вестями явились вы сюда?

— Пока только с надеждой на лучшую будущность!

— Да благословит вас Господь! — проговорила она, садясь на диван и приглашая его сесть на стоявшее рядом кресло.

— Прежде всего, скажите, что вы слышали о моем брате?

— Я хотел было заехать к нему из Брауншвейга, где Жером проездом произвел меня в полковники своего егерского карабинерского полка… — ответил Дернберг с легкой усмешкой, указывая на свой новый мундир с аксельбантами.

Она насмешливо поздравила его с такой неожиданной милостью вестфальского короля.

— Конечно, мне необходимо было взять отпуск, чтобы отправиться в Берлин, — продолжал он, — но, заметив, что король и придворные недоверчиво относятся ко всяким сношениям с Пруссией, я решил отказаться от этого намерения, потому что мне нельзя навлекать на себя подозрение. Кроме того, мне сообщили, что прусский король вызвал министра фон Штейна в Кенигсберг.

— В Кенигсберг? Разве король не думает вернуться в Берлин?

— Нет, пока город не будет очищен от неприятеля.

— Теперь я редко получаю известия от брата. Разумеется, у него много дел, а также, быть может, он боится, чтобы письма не попали в руки вестфальской полиции… Вы говорите, что король вызвал моего брата?

— Да, потому что готовятся важные события… В Пруссии и Германии чужеземный гнет невыносимее, чем где-либо. Помимо всеобщего разорения и дурной администрации, нас постигли другие беды, как, например, полный упадок земледелия и торговли; курс наш понизился до последней степени и прочее. В Берлине уже было народное возмущение, которое встревожило даже такого хладнокровного человека, как Дару. Кто может поручиться, что это не повторится в других городах Германии! Ввиду этого, король обратился к помощи министра Штейна, который доказал свое мужество и находчивость в это бедственное время…

— Вы не договариваете, Дернберг, — сказала настоятельница, — я уверена, что ваше дело приближается к развязке, и вы не без цели явились сюда.

— Я приехал, чтобы сообщить здешним патриотам о нашем положении и плане действий, надеюсь, что и вы не откажете нам в своей помощи.

— Разумеется, — ответила она, — вы не можете сомневаться в моем сочувствии и желании сделать все от меня зависящее. Но вы не сказали мне, известно ли все моему брату и принимает ли он участие в вашем деле?

— Министр Штейн должен держаться в стороне от таких дел как по своим отношениям к королю, так и в виду других обстоятельств, — ответил уклончиво Дернберг. — Но я не сообщил вам самого главного. Некоторые из прусских офицеров составили между собой тайный союз и поклялись отомстить Наполеону за постыдный для них 1806 год. Шарнгорст и Гнейзенау, оставаясь в тени, руководят нами и стараются повлиять на короля и его приближенных. Но только весьма немногие посвящены во все подробности дела, потому что из-за общего раздражения нужно быть настороже и стараться по возможности избегнуть безумных предприятий, не приносящих никаких результатов, кроме гибели нескольких смельчаков… Затем существует тайный комитет под председательством графа Шассо, с которым мы имеем сношения через агентов из низших классов общества, переписка ведется по особой условленной азбуке.

— Я была убеждена, что у вас большие связи и что дело ведется разумно, но я желала бы знать: какая ваша главная цель и имеете ли вы достаточно средств, чтобы привести в исполнение задуманный вами план?

— Для нас особенно важно в данный момент, — сказал Дернберг, понизив голос, — что готовится общее народное восстание против французов, по крайней мере в Северной Германии. Пример Испании поучителен для нас…

— Испанцы благородная нация! — воскликнула Марианна Штейн. — К несчастью, при раздроблении Германии в нашем народе не может быть такого единодушия, да и кровь не та…

— Разумеется, — ответил Дернберг, — кроме того, немало и других неблагоприятных условий, которые мешают нашему делу, но мы не в состоянии устранить их, потому что они лежат в характере немецкого народа, как, например, наше фантазерство и беспочвенный идеализм, который, между прочим, побуждает нас считать себя всесветными гражданами и т. п. Но в действительности большинство не чувствует никакой любви даже к собственной родине и неспособно отрешиться от своих узких, личных интересов. Нам могут помочь внешние обстоятельства: во французской армии начались раздоры, образуются тайные общества, ходят слухи о заговоре против Наполеона, в котором принимают участие агенты его полиции. Быть может, соединенные силы Испании и Германии избавят человечество от чудовища, которое до сих пор все считают непобедимым.