Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Я не имею никакого основания сомневаться в верности сообщаемых вами известий, но, простите за невольный вопрос: откуда можете вы иметь такие сведения о настроении французской армии?

— Мои слова относились к той части французской армии, которая находится в Испании, а сведения о ней мы имеем из Англии через Гельголанд, — объяснил Дернберг. — С закрытием европейских портов для английских кораблей этот остров сделался средоточием всемирной торговли. Здесь купцы завели свои конторы, и происходят тайные конгрессы дипломатов и генералов, которые…

— Простите, если я прерву вас, — сказала настоятельница, — но я желала бы знать: какую роль принял на себя граф Мюнстер в этом деле? Не думаю, чтобы он остался безучастным зрителем…

— Он пересылает нам из Лондона известия об Испании, которые иначе доходили бы до нас в искаженном виде. Кроме того, он употребляет все силы, чтобы склонить британского министра оказать нам денежную помощь и произвести вооруженную диверсию на Эльбе и Везере, между тем как мы, со своей стороны, будем наготове в Пруссии, Гессене и Брауншвейге. Удар должен быть нанесен в благоприятную минуту, когда подан будет сигнал… Разумеется, я говорю о нашем плане в общих чертах, а равно о способах и средствах исполнения… Я должен сговориться с нашими здешними сообщниками, так как особенно рассчитывают на восстание в Гессене: это французско-немецкое королевство, искусственно построенное по фантазии завоевателя, не может быть особо прочным. Падение трона Иеронима послужит сигналом к общему освобождению…

Лицо Марианны фон Штейн сделалось задумчивым. Вдали предприятие казалось ей заманчивым и она отнеслась к нему с живым сочувствием, но теперь, когда оно так близко коснулось ее и ей предстояло принять непосредственное участие в борьбе, все получило в ее глазах более мрачную окраску. Дернберг молча наблюдал за ней.

Наконец, она подняла голову и, пожимая ему руку, сказала:

— Если Гессен не минует своей судьбы, то я все-таки благословляю небо, что вы являетесь посредником в этом деле, Дернберг, потому что знаю ваше мужество, благоразумие и искреннюю любовь к родине! Но пусть это останется пока между нами: я должна сперва переговорить с попечительницей нашего заведения. Ваше имя известно здешней молодежи и когда она узнает о цели вашего прибытия, то может слишком шумно выразить свой восторг, а мы окружены шпионами! Вы долго намерены пробыть здесь?

— Только завтрашний день, потому что кончается срок моего отпуска.

— Вы, конечно, остановитесь у здешнего лесничего, это тем удобнее, что с ним и господином Мартином вы можете переговорить обо всем. Завтра приходите ко мне обедать, и мы отправимся вместе к Бутлару…

В комнату вошел слуга и доложил о прибытии господина Гейстера с женой и доктором Тейтлебеном.

— Проси в гостиную, я сейчас выйду, — сказала настоятельница.

— Гейстер! Кто это? — спросил недоверчиво Дернберг.

— Он обыкновенно живет в Касселе, где занимает должность начальника отделения в министерстве внутренних дел. Это умный, образованный человек и приятель Шмерфельда, вы можете смело ему довериться…

Монастырь помещался в старом небольшом здании, в это время никто почти не жил в нем, кроме попечительницы, настоятельницы и двух молодых девушек из местного дворянства. Тем не менее никогда не было недостатка в приезжих из города и окрестностей, так и теперь в гостиной было много посетителей и шел оживленный разговор, но все смолкли при неожиданном появлении Дернберга. Настоятельница поспешила представить своего гостя и стала расспрашивать его о недавнем путешествии короля. Дернберг рассказал несколько забавных случаев, бывших в Брауншвейге во время приема его величества, приправляя их юмористическими замечаниями. Затем Герман по просьбе настоятельницы должен был сообщить некоторые подробности об иллюминации в Касселе, на которой не был никто из присутствующих. Лина, чтобы заставить его разговориться, обращалась к нему то с тем, то с другим вопросом, и он невольно удивлялся той непринужденности, с какой она держала себя в этом аристократическом обществе, которое относилось к ней с особенным расположением. Она подошла к фортепьяно и предложила Герману пропеть с ней дуэт Гайдна «Holde Gattin», так как ей, видимо, хотелось похвастать его голосом перед своими знакомыми. Дамы уже не раз слышали пение Лины, но голос Германа поразил их и привел в восторг, даже слуга, разносивший кофе, остановился с подносом посередине комнаты.

— Что, Иоганн, — спросила настоятельница с улыбкой, — тебе, верно, понравилось пение?

Но он даже не слышал этого вопроса.

В это время в дальнем углу залы между Людвигом Гейстером и Дернбергом завязался вполголоса оживленный разговор, но никто не обращал на них внимания. Герман остался с дамами. Одна из них под впечатлением слышанного дуэта обратилась к нему с вопросом, где теперь находится Гайдн?

— В Вене, — ответил Герман, — в последние годы Гайдн совсем впал в детство. Капельмейстер Рейхардт недавно был у него с двумя дамами — он живет в отдаленном предместье города, в небольшом одноэтажном доме с садом. Целые дни сидит в маленькой комнате у стола, покрытого зеленым сукном, молчаливый и неподвижный, как восковая фигура, в платье из зеленого сукна с белыми пуговицами и в тщательно завитом и напудренном парике. Одна из дам подошла к Гайдну и, чтобы вывести его из апатичного состояния, громко назвала фамилию посетителя.

— Рейхардт, — повторил он, подняв голову, — очень рад познакомиться с ним! — затем протянул обе руки капельмейстеру, обнял его и, пристально всматриваясь в его лицо, сказал: — Однако, как вы моложавы и бодры до сих пор, а я стал дряхлым стариком и могу винить только самого себя… я слишком напрягал свои силы… — Слезы прервали его речь. Присутствующие старались успокоить его, но Гайдн грустно покачал головой и сделал знак рукой, чтобы его оставили одного. Этим кончилось свидание Рейхардта с великим композитором.

Безыскусный рассказ Германа произвел грустное впечатление на его слушательниц, все смолкли. Гейстер воспользовался этой минутой и сказал жене, чтобы она шла домой с Германом, так как он обещал полковнику Дернбергу проводить его к лесничему. Лина тотчас же встала, за ней поднялись и другие гости; настоятельница любезно простилась со всеми и пригласила к обеду на следующий день.

Вечернее небо было покрыто легкими облаками, которые принимали все более и более розоватый оттенок от ярких лучей заходящего солнца, воздух был теплый и влажный, издали слышался звонкий голос молодой девушки, нагружавшей тачку скошенной травой.