Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Вы правы, — горько усмехнулся Герман, — возьмите под свою опеку человека, который мог так глупо попасть в подобную ловушку! Я стыжусь своей наивности.

— Напрасно! — сказала Луиза, ласково положив руку ему на плечо. — В доказательство моего полного доверия к вам, я открою вам одну тайну, но, предварительно, вы должны сказать мне, что хотели ответить на вопрос Берканьи относительно автора книги «Наполеон Бонапарт и французский народ»?

— Я хотел написать, что мне не известны ни сама книга, ни имя ее автора.

— Автор этой книги — мой отец! — сказала Луиза едва слышным шепотом.

Герман побледнел его била нервная дрожь.

— Только теперь, — сказал он, — мне стало вполне понятно, в какую пропасть я мог попасть по своей неосмотрительности. Вопрос был так ловко поставлен, что если бы мне был известен автор этой книги, то я гордился бы возможностью назвать его. Одна мысль, что я мог сделаться предателем вашего отца, приводит меня в ужас: мог ли я существовать после этого! Я должен на коленях благодарить вас, Луиза…

В это время с лестницы послышался голос Рейхардта, который звал дочь.

— Сию минуту, иду! — отозвалась Луиза, затем, обращаясь, к Герману, торопливо добавила: — До свидания! Я не задерживаю вас, идите домой и уничтожьте ваше злополучное донесение, а потом возвращайтесь сюда, мы пойдем смотреть иллюминацию. Вы будете моим кавалером, и мы поговорим о вашем дальнейшем плане действий. Отец ждет меня. Прощайте!

С этими словами они расстались.

Иллюминация погасла, затих уличный шум и город погрузился в полумрак весенней ночи. На следующий день, рано утром, Герман переезжал верхом мост через Фульду, миновав городские ворота, он направился по дороге в Мельзунген. Восходящее солнце ярко освещало верхушки деревьев и зеленеющую долину, под его теплыми лучами редел серебристо-белый туман, окутывавший западные склоны гор. Деревья и изгороди были еще покрыты росой, воздух был настолько свеж, что Герман плотнее укутался в свой плащ. Восточный ветер доносил до него смолистый запах молодых листьев, роскошный вид весенней пробуждавшейся природы успокоительно действовал на его сердце, взволнованное тяжелыми впечатлениями вчерашнего вечера. Хорошее расположение духа опять вернулось к нему, он дружелюбно ответил на поклон проходивших мимо рабочих и запел первую пришедшую ему на память песню.

Дорога шла лесом, он незаметно доехал до Мельзунгена, где намеревался позавтракать и дать отдых лошади. Войдя в гостиницу, он застал хозяина в споре с несколькими французскими унтер-офицерами, которые еще накануне явились со своим отрядом и, пользуясь правами военного постоя, не считали нужным в чем-либо стеснять себя. Через час они должны были снова выступить в путь и теперь, сидя за завтраком, заявляли все новые требования, так что хозяин, потеряв терпение, вступил с ними в горячий спор, а один из унтер-офицеров обнажил саблю. Герман, войдя в комнату, бросился между ними и благодаря своей представительной наружности и прекрасному французскому выговору прекратил неприятную сцену. Среди оживленных переговоров и барабанного боя, вторично призывавшего отряд к выступлению, Герман прибегнул к хитрости, чтобы выпроводить непрошенных гостей:

— Хозяин, — сказал он, обращаясь к французам, — утверждает, что он доставил вам больше того, что предписано в постановлении. Я чужой человек и не знаю, господа, кто из вас прав и кто виноват, но вслед за мной едет из Касселя генерал Морио, я переговорю с ним, и он решит дело.

Все, видимо, перепугались и вскочили со своих мест, даже воинственный унтер-офицер поспешил вложить саблю в ножны.

— Пойдем, — сказал он, обращаясь к товарищам, — встретим нашего генерала — вероятно, этот господин знает Морио, так как встречался с ним на улице и изучил его мундир!..

Это дерзкое замечание встретило одобрение остальных французов, которые громко расхохотались, затем все они один за другим вышли из комнаты с вежливым поклоном.

Хозяин гостиницы, поблагодарив Германа за оказанное им участие, воспользовался удобным случаем, чтобы пожаловаться на тяжелые времена:

— Гнет становится настолько тяжелым, — сказал он, — что скоро нельзя будет существовать. Пока этот проклятый народ не выберется из Пруссии, не будет конца этим военным передвижениям. Они хозяйничают у нас, как у себя дома, портят чужое добро и все, что ни подашь на стол, недостаточно хорошо для них! А того и гляди наступит голод и падеж скота… Еще прибавьте ко всему этому старые и новые налоги, разные проклятые нововведения, не говоря уже о таких мудреных фамилиях и титулах, которых не выговоришь! Одному Богу известно, чем кончится все это!..

— Мне кажется, что вам лично нет особенной причины жаловаться на судьбу! — заметил Герман, садясь к столу, на которых ему подали завтрак. — Вы живете вблизи столицы, проезжих много, так что и денег, вероятно, зарабатываете достаточно.

— Пожалуй, что и так, — сказал хозяин, поправляя на голове свой вязанный белый колпак. — При всяком передвижении войск в наших руках перебывает немало золота, только от этих денег нет прока, потому что тут замешан черт. Говорят, он торгует душами, по крайней мере об этом долго распространялся один почтенный путешественник, который на днях останавливался здесь и сидел как раз на том месте, где вы сидите. Вот и теперь опять появилось откуда-то золото, и, поверьте, что тут дело не совсем чисто!

— Скорее можно думать, — заметил с улыбкой Герман, — что это деньги курфюрста, который во время бегства не успел захватить с собой всех своих сокровищ!

— Ни в каком случае! — возразил с горячностью хозяин гостиницы. — Какая была надобность для него тащить с собой все богатства, собранные им во время многолетнего правления. Разве у него мало верных подданных, которым он мог отдать их на хранение до своего возвращения…

Хозяин неожиданно замолчал, видимо, испуганный, что проболтался при незнакомом человеке, который так хорошо говорил по-французски.

— Впрочем, — добавил он сквозь зубы, не зная, как замять разговор, — теперь все взваливают на курфюрста… А, вот и ваша лошадь стоит у крыльца!

Герман расплатился с хозяином и отправился в путь. Предстоящее свидание с друзьями настолько занимало его, что он несколько раз пришпоривал свою лошадь и, наконец, с радостью увидел перед собой небольшой городок Гомберг с его древней церковью и старинными постройками. Кругом, на далеком пространстве, были рассеяны небольшие домики с садами, деятельно работали водяные мельницы у обоих берегов реки. Герман, миновав город, направился к группе домов так называемого Нейгофа и, не зная, в котором из них живут Гайстеры, обратился с расспросами к проходившей мимо крестьянке, но тут он услышал знакомый голос, который назвал его по имени. Это была Лина, она приветствовала его радостным возгласом и, протянув ему руку через низкую решетку палисадника, указала на дом, у которого он должен был остановиться. Затем она побежала садом, чтобы известить своего мужа о неожиданном прибытии дорогого гостя.