Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Между тем Кеферштейн, окончив обед, продолжал:

— Епископ, в полном облачении, украшенный звездой прусского ордена Красного орла, прочел перед обедом молитву. Важные государственные сановники и придворные прислуживали за столом их величеств, принимая кушанья от пажей, которые приносили и уносили их. Немецкие графы и бароны исполняли это с педантичным достоинством и с такой торжественной миной, как будто хотели сказать: «Смотрите на нас, мы прошли хорошую школу при наших старых дворах и знаем, как держать себя!» Французы, наоборот, все время улыбались и, быть может, на смех немцам, относились к своей обязанности легко, с милой небрежностью. Мы, депутаты, министры и придворные любовались зрелищем на приличном расстоянии от королевского стола; при этом нам, представителям рейхстага, дозволили сесть, и мы все время оставались в наших шапочках a la Henri IV.

— Так вот что значит французское выражение: «assister au grand couvert!» — заметил иронически барон Рефельд. — Я не знал этого!

— Да, и я также убедился сегодня, что не понимал смысла этой фразы! — признался со смехом Кеферштейн. — Впрочем, мне не приходится жалеть, что я не участвовал в королевском обеде. Все делалось только для вида, как в театре. Король и королева едва касались кушаний и только пробовали вина. За двадцать минут вся эта комедия была окончена, но мне она показалась бесконечной, потому что я умирал от голода…

Жена капельмейстера напомнила мужу, что ему пора ехать в театр и неудобно заставить ждать себя. Рейхардт поднялся с места и взял шляпу, но несмотря на все его убеждения Кеферштейн наотрез отказался ехать с ним, говоря, что хочет отдохнуть, тем более что после оперы обязан явиться на фейерверк и иллюминацию.

В то время как в Касселе шли деятельные приготовления к торжественному открытию рейхстага, пришла весть о скором возвращении Бюлова из Парижа. Наполеон чрезвычайно милостиво принял министра финансов и оказал ему особенный почет, который доставил такое удовольствие Иерониму, что враги Бюлова решили отложить исполнение своих замыслов до более удобного времени. Берканьи не придавал большого значения ласковому приему Наполеона и, зная его характер, считал это верным признаком, что поездка министра кончится ничем или даже будет иметь дурные результаты.

Действительно, по возвращении Бюлова в Кассель, оказалось, что император ни в чем не отступил от своих требований и только на короткое время отсрочил платежи. Иероним увидел в этом оскорбление своей особе и в то же время почувствовал некоторую зависть к Бюлову: император, не давая никаких льгот вестфальскому королю, отнесся наилучшим образом к министру финансов и всячески старался выказать ему свою милость. Враги Бюлова тотчас же заметили холодное обращение с ним короля и не замедлили воспользоваться этим. За день до открытия рейхстага у них появился новый союзник в лице барона фон Линдена из Берлина.

Этот уполномоченный посланник Иеронима при прусском дворе явился с предвзятым убеждением относительно привязанности Бюлова к Пруссии и к своему прежнему королю. Он знал, что Бюлов, занимая в Магдебурге должность президента камеры военных дел и государственных имуществ, отправил значительную сумму денег несчастному королю после битвы при Иене, когда французы подошли к городу, а затем воспользовался доверчивостью французского главнокомандующего и заставил его умерить свои требования.

Такой человек, как Линден, душой преданный французскому правительству и готовый преследовать всякую политическую неблагонадежность, вполне соответствовал планам Берканьи, который без особого труда уверил его, что напал на след тайной корреспонденции министра с прусскими заговорщиками.

Король с большим интересом слушал известия, сообщенные ему посланником о сношениях, планах и средствах Пруссии, о тайных обществах, которые стремились возбудить народное восстание, о пребывании гессенского кронпринца в Берлине и прочее. Несмотря на продолжительную аудиенцию многие вопросы остались нетронутыми, и поэтому Иероним велел посланнику опять явиться к нему после оперы.

Линден был худощавый невзрачный человек с черными пытливыми глазами и нервным подергиваньем в лице. Он отличался льстивыми манерами придворного и давно бросил все научные занятая, чтобы всецело посвятить себя политической деятельности, или, говоря точнее, своему полицейскому усердию. В ожидании вторичной аудиенции у короля, фон Линден отправился во дворец до окончания оперы; многие из придворных последовали его примеру.

Иероним оставался до конца представления, потому что был вместе с королевой, и вернулся недовольный исполнением оперы, хотя, по мнению капельмейстера, опера шла вполне удовлетворительно. Неизвестно, что привело короля в дурное расположение духа: надоело ли ему сидеть с королевой в главной ложе, где на него были устремлены все взоры, или грустный конец Дон-Жуана произвел на него дурное впечатление? Но во всяком случае король не считал нужным объяснять что-либо и тотчас же пригласил в свой кабинет фон Линдена, генерал-директора полиции и некоторых из придворных, которые пользовались его особым доверием.

Началась конференция среди грохота пушек, сопровождавших шум фейерверка; треск ракет, огненных колес и бураков смешивался с криками и рукоплесканиями многочисленной народной толпы, собравшейся перед дворцом. Король всего более интересовался тем, что могло способствовать осуществлению его мечты увеличить Вестфальское королевство в ущерб Пруссии. Линден, не подозревая этого, распространялся о патриотических стремлениях Пруссии, которая с целью увеличить свои силы и облагородить военную службу ввела общую военную повинность и приняла меры к поднятию уровня образования и нравственности офицеров. «Кроме того, — добавил посланник, — в Берлине поднят вопрос о всеобщем вооружении, чтобы иметь возможность в короткое время мобилизовать значительное войско».

Иероним отнесся презрительно к этим известиям. По тону его и смелым замечаниям присутствующих можно было заключить, что все более или менее находились в возбужденном состоянии, чему, конечно, способствовал уличный шум и крепкие вина, которые подавались с разными закусками. Одни молчали или говорили отрывистыми фразами, другие горячились без видимой причины, что придавало конференции характер частной беседы, в особенности, когда Линден коснулся тайных отношений Касселя с прусскими патриотами и в числе неблагонадежных лиц назвал Бюлова. Было уже далеко за полночь, когда участники конференции вышли из дворца.

На следующий день был парадный прием у короля. В числе различных лиц представлялось много военных, получивших повышение по службе, а также придворных, назначенных на должности, все они приносили присягу.