Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Третий раз являюсь я к вам неожиданным гостем, — добавил Эммерих, пожимая руку молодой женщине; затем, обращаясь к Герману, воскликнул: — Очень рад видеть вас, баловень судьбы, мы отлично проведем вечер! Ну, мудрец Гейстер, дайте вина, я умираю от жажды! Нам нужно спокойно побеседовать с господином доктором и убедить его вступить в наш союз.

— Не говорите так громко, подполковник, — заметил Гейстер, — я хозяин дома и считаю долгом напомнить вам, что вы прежде всего можете погубить самого себя при малейшей неосторожности. Не запугивайте молодого человека, если хотите, чтобы он сделался нашим союзником. Мы посвятим его в тайны гессенского союза, который отчасти известен ему, и пусть он сам решит, что ему делать, а брать его штурмом не следует. Он может не иметь с нами ничего общего, но как честный человек и гражданин должен подумать о нашей несчастной родине, которая стонет под чужеземным игом…

— Душевно благодарен вам за доверие, — сказал Герман, — я часто бываю с вами, и мне было бы крайне тяжело, если бы мое присутствие мешало вам говорить о деле, которое всего больше интересует вас. Познакомьте меня с целями и средствами вашего союза и путями, какими вы думаете действовать. Откровенно говоря, я не особенно сочувствую вашему курфюрсту, или, вернее сказать, его притязаниям на престол, потому что он сам по себе не имеет для меня значения. Мне кажется, на первом плане должны быть интересы Германии, или по крайней мере Пруссии…

— Разумеется, но одно не мешает другому, и мы объясним вам почему, а пока выпьем за друзей отечества! — Предложил Гейстер, наливая вино в стаканы.

Герман охотно принялся за работу, тем более что впервые почувствовал под собой почву и непосредственную связь с действительной жизнью. Бюлов обладал особой способностью приохотить к труду своих подчиненных и расположить их к себе благодаря ровному, гуманному обращению и сердечной доброте. Герман, при своей восприимчивости, с первых же дней всецело поддался обаянию светлой личности министра, который относился к нему с особым доверием и, если бывал свободен, часто беседовал с ним и сам руководил его работой. Но вскоре было получено известие, что в Эссенроде, родовом имении Бюлова, за несколько миль от Брауншвейга, градом был побит весь хлеб на полях. Арендаторы хотели воспользоваться этим случаем, чтобы нарушить заключенные контракты, вследствие чего Бюлов считал необходимым отправиться на место для переговоров с ними. Хотя он был уверен, что король неохотно даст ему разрешение на эту поездку при настоящем положении дел, но не терял надежды получить отпуск, и с этой целью отправился в летнюю резиденцию их величеств. Иероним, против всякого ожидания, не высказал никаких возражений и торопливо изъявил свое согласие, а затем, как бы опомнившись, взял с него слово, что он вернется, как можно скорее. Поэтому Бюлов немедленно собрался в дорогу и выехал в тот же день вечером.

На следующее утро, едва Герман успел приняться за работу в отведенной ему комнате, как услышал шаги в кабинете министра и голоса двух людей, которые шепотом разговаривали между собой. Обыкновенно Бюлов, выходя из дома, запирал дверь кабинета и отдавал ключ своему камердинеру, как это сделал он и теперь вследствие спешного отъезда. Кроме денежной кассы, все ящики стола оставались открытыми, потому что в кабинет можно было войти не иначе, как через потайную дверь из комнаты баронессы.

Герман стал прислушиваться. Один из разговаривающих был, несомненно, камердинер Фауст, другой голос также показался ему знакомым. Через минуту он услыхал, как повернули ключ в письменном столе, выдвинули и задвинули ящик, затем ему показалось, что на стол бросили несколько монет.

Герман был сильно встревожен, хотя в голове у него не было ни одной определенной мысли. Но после приключения с Берканьи он сделался недоверчивее и, встав с места, осторожно приоткрыл дверь, чтобы увидеть, что происходит в кабинете.

— Следовательно, я буду здесь в два часа, — шепнул чужой голос.

— Но ведь это время обеда, — ответил нехотя Фауст.

— Тем лучше, вы запрете меня в кабинете, а сами будете прислуживать за столом баронессы, затем вы меня выпустите. Не возражайте — так будет всего удобнее для меня…

Герман был поражен этим разговором и, присмотревшись внимательнее, с ужасом узнал в удалявшейся фигуре полицейского агента Вюрца.

Когда камердинер запер дверь кабинета, Герман подошел к нему быстрыми шагами и сделал знак, чтобы он следовал за ним.

Таинственный жест Германа, его встревоженное лицо объяснили все. Камердинер побледнел и робко вошел за ним в комнату, смежную с кабинетом.

— Что делал этот полицейский в кабинете барона? — спросил Герман строгим тоном. — Я слышал, что он положил какие-то бумаги в ящик письменного стола… Объясните, что это значит? Я знаю этого господина: он сделал вам одно предложение, и вы не знаете, как выпутаться из беды.

Старик растерялся и опустил голову, он дрожал всем телом и наконец под влиянием страха опустился на колени перед Германом.

— Спасите меня, господин доктор, — проговорил он со стоном, — я сделал непростительную глупость… слишком поторопился… и даже, быть может… Но не подумайте обо мне что-либо дурное! Ради Бога!..

— Встаньте, Фауст, сядьте на стул и успокойтесь, — сказал Герман. — Я знаю, вы честный человек и возмущены предложением этого негодяя; он, несомненно, хочет воспользоваться вашей доверчивостью. Разве вы не догадываетесь в чем дело?

— Да, господин доктор, теперь мне все ясно, хотя прежде не пришло в голову… Я думал, что могу оказать ему небольшую услугу, он сказал мне, что на днях был у барона и оставил у него свои бумаги с просьбой о поступлении на службу в министерство финансов, и что барон обещал ему хорошее место. Сегодня он принес свой аттестат, который хотел приложить к остальным документам; сначала я не хотел пускать его в кабинет, но он попросил меня показать ему портрет короля…

— И вы отворили ему дверь. Ну, а затем? — спросил с нетерпением Герман.

— Когда он вошел в кабинет, — продолжал, запинаясь, камердинер, — ему вздумалось посмотреть, не сделано ли какого-нибудь распоряжения относительно его определения на службу, и он сказал мне, что дело должно лежать в левом ящике письменного стола. Но я не позволил ему рыться в бумагах министра, и тогда…

— Тогда этот негодяй дал вам денег!

Камердинер с испугом взглянул на Германа.

— Кто вам сказал это, господин доктор? — пробормотал он. — Да, я взял деньги… возьмите их… они мучают меня! Из-за них я согласился впустить его в кабинет, чтобы он мог прочесть бумагу о своем назначении… Но теперь я не допущу этого и прогоню его отсюда… Впрочем, нет, сделайте это сами, господин доктор, вы — добрый человек, и не выдадите меня, иначе я потеряю место!..