Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Затем Гарниш поцеловал руку баронессы и, дружески простившись с молодыми людьми, поспешно удалился.

Баронесса и ее друзья не придавали особого значения таинственному обыску, который приписывали инициативе Берканьи и людей его партии. Но сам Бюлов, узнав о случившемся по возвращении в Кассель, отнесся к делу серьезнее. Он невольно вспомнил, что застал генерал-директора полиции в королевском кабинете, когда явился во дворец просить об отпуске, и, что король при этом многозначительно взглянул на Берканьи, на лице которого выразилось едва скрываемое удовольствие. Не ускользнула тогда от внимания Бюлова и та поспешность, с какой король изъявил согласие на его несвоевременную просьбу об отпуске. Теперь, взвесив все это, он пришел к убеждению, что попытка произвести обыск в его кабинете была сделана по повелению Иеронима и решена заранее.

Ласковый прием, оказанный ему королем по возвращении, еще более утвердил его в этой мысли, так как, очевидно, имел целью смягчить нанесенное ему оскорбление. Поэтому во время разговора с его величеством он вел себя крайне сдержанно и даже не упомянул о неудавшемся обыске.

Хотя Бюлов не чувствовал никакой злобы против добродушного короля, но решил не оставлять дела без последствий, так как враждебная партия не замедлила бы воспользоваться его уступчивостью для новых козней. Из опасения упустить удобный момент, он немедленно подал королю жалобу на генерал-директора полиции, который самовольно поручил своему агенту Вюрцу произвести обыск в его кабинете, вопреки всем правилам установленным в подобных случаях.

Иероним был поставлен в затруднительное положение, но дело получило такую огласку, что он не мог ни замять его, ни оставить без внимания, и после долгих совещаний с Берканьи решился передать его на рассмотрение государственного совета. Здесь начались оживленные прения. Противники Бюлова употребили все усилия, чтобы его жалоба оставлена была без последствий, и оправдывали поступок Берканьи с точки зрения тайной полиции, которая для достижения своих целей не всегда может быть разборчива в средствах. Друзья Бюлова, со своей стороны, не особенно энергично отстаивали его интересы, потому что им намекнули, что король не только знал о предполагаемом обыске, но даже разрешил его. Таким образом, вопрос об удовлетворении, поднятый Бюловом, мог кончиться ничем, если бы не вмешался Симеон, министр юстиции, который считал долгом чести заступиться за товарища:

— Я уверен, — сказал он, — что эта история произведет тяжелое и неприятное впечатление как на собравшихся депутатов, так и на все население нашего небольшого государства. Может ли быть что-либо возмутительнее того факта, что лучший из наших министров, деятельно заботившийся о благосостоянии страны, подвергается подозрению в тайных сношениях с нашими врагами! Недоброжелатели Бюлова не имеют даже гражданского мужества официально призвать его к ответу и выступить в качестве обвинителей. Я француз по происхождению, но смело ручаюсь за неподкупную честность моего товарища по службе, хотя не могу назвать его своим соотечественником. Насколько мне известно, все преступление Бюлова заключается в том, что, живя в немецкой Вестфалии, он игнорирует так называемую французскую партию, а эта из ненависти к нему хочет во что бы то ни стало обвинить его в политической неблагонадежности. Скажу словами Тацита: «Causa periculi non crimen ullum aut querela laesi cujusquam, sed gloria viri ac pessimum inimicorum genus». Кто после этого захочет быть министром в государстве, где семейная переписка может попасть в руки полицейских шпионов, которые бесцеремонно врываются в дом с уполномочием перерыть все бумаги, хотя бы в них заключались важнейшие государственные тайны!.. Во всяком случае виновники этой дерзкой попытки подвергнутся строгой ответственности! Император Наполеон не замедлит сделать запрос: в чем заключается преступление человека, которого он удостоил своей высокой милости?..

Последний довод был всего убедительнее и произвел сильное впечатление на присутствующих, в особенности на Иеронима. Чтобы удовлетворить Бюлова, он не видел другого выхода, как выразить формально Берканьи свое королевское неудовольствие по поводу обыска, который был втайне разрешен им. Государственный совет, со своей стороны, постановил подвергнуть генерал-директора полиции домашнему аресту, а полицейского агента Вюрца тюремному заключению.

Сначала Берканьи был неприятно озадачен неожиданным исходом дела, но, зная, что король щедро вознаградит его, безропотно взял на себя ответственность за неудавшийся обыск. К тому же Розалия начала поправляться, и он был даже отчасти доволен домашним арестом, который давал ему возможность проводить большую часть дня со своей любимицей. Благодаря этому он находился в таком хорошем настроении, что вздумал разыграть роль великодушного человека и благодарного отца относительно доктора Гарниша. Последний не только получил щедрое вознаграждение за визиты и богатый подарок, который был ему прислан на дом, но, когда он явился в последний раз к своей пациентке, Берканьи подал ему с улыбкой небольшой запечатанный пакет.

— Возьмите это с собой, господин доктор! — сказал генерал-директор. — Tenez! Хотя эти бумаги не имеют такой цены, как ваши превосходные рецепты, которыми вы воскресили мою милую Розалию, но они доставят вам удовольствие, потому что от них зависит ваше благополучие… Разумеется, в будущем вы будете осторожнее!

Гарнишу пришло в голову, не заключается ли в пакете подписанный им недавно протокол, и краска гнева выступила на его лице, но Берканьи на прощание так добродушно пожал ему руку, что он успокоился.

Гарниш, выйдя на лестницу, поспешно сорвал печать с таинственного пакета и с удивлением увидел свои собственные письма к заграничным друзьям. В этих письмах, перехваченных тайной полицией, заключалось много такого, что компрометировало его и могло иметь для него дурные последствия. Гарниш, улыбаясь, спрятал пакет в карман. «В этом бывшем иезуите есть известная доля благородства!» — пробормотал он сквозь зубы, довольный тем, что так легко выпутался из беды.

Для Германа приключение с обыском имело самые благоприятные последствия. Министр финансов тем более оценил оказанную ему услугу, что, по счастливой случайности, его тайная переписка с Пруссией не попала в руки врагов. Он стал приглашать Германа к себе на обеды и вечера и, ближе познакомившись с ним, откровенно высказывал ему свои задушевные мысли и взгляды на положение их общей родины.

Баронесса Бюлов также относилась благосклонно к Герману и явно выказывала ему предпочтение перед Провансалем и Гарнишем, из которых один наскучил ей своим сентиментальным поклонением, другой — своей назойливой любовью.