Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Разговаривая между собой, они пошли дальше по саду, чтобы взглянуть на приготовления к иллюминации и фейерверку. Лучи заходящего солнца просвечивали сквозь листву деревьев, поднявшийся легкий ветерок разносил запах цветущих лип. Но среди собравшейся публики было мало людей, которые были способны поддаваться очарованию природы или прислушиваться к гармоничным звукам оркестра, скрытого за деревьями. Говор в раскинутых палатках и в буфете, устроенном под навесом из сосновых ветвей, становился все громче и оживленнее, хотя некоторые из гостей, в особенности немцы, держали себя довольно чопорно в ожидании прибытия короля, который мог появиться неожиданно.

Новобрачные, приняв поздравления, прохаживались между палатками; Герман старался избежать встречи с ними, но Морио увидел его издали и, подозвав к себе, представил какому-то господину, который, видимо, наскучил ему своей болтовней:

— Вы должны непременно познакомиться друг с другом! — воскликнул со смехом генерал Морио. — Очень рад, что в числе моих гостей два ученых представителя двух литератур. Вот, доктор, знаменитый Pigault-Lebren, или Лебрен, как мы его называем здесь, романы которого, вероятно, известны вам, а молодой человек — немецкий философ и тайный преподаватель немецкого языка!..

Морио захохотал при последних словах и вернулся к своей молодой супруге, которую оставил в аллее.

Слова генерала Морио на этот раз не произвели никакого впечатления на Германа. Его интересовала личность известного французского писателя, с которым он давно был знаком по его занимательным рассказам «L’enfant du carnaval», «Angelique et Jeannetton» и другим. Лебрен, со своей стороны, был рад познакомиться с молодым ученым из Касселя, тем более что наружность Германа произвела на него приятное впечатление. Он взял его под руку и увел в отдаленную часть сада, где мог говорить без стеснения о том, что приходило ему в голову.

Лебрену было лет пятьдесят. Это был невзрачный худощавый человек, со смуглым лицом, которое носило отпечаток веселой фантазии, легкомыслия и неистощимого остроумия. Он говорил без умолку, постоянно переходя с серьезного тона на насмешливый, и по живости характера и свойственной ему доверчивости с первого же знакомства выболтал Герману много лишнего, что далеко не соответствовало тому положению, какое он занимал при дворе.

— Король выписал меня сюда в качестве своего чтеца, — сказал он, между прочим, Герману, — но так как мудрено читать без книг, то мне приходится занимать его величество рассказами наподобие Шехерезады из «Тысяча и одной ночи». Король читает только правительственные газеты и бюллетени, а литературу заменяют ему дамы qu’il connait par coeur, и при этом он не упускает из виду предостережения поэта Горация: «Nocturna versate manu, versate diurna!» Я познакомился с Иеронимом в Париже, где отчасти принимал участие в его увеселениях. Теперь он вспомнил об этом и отлично устроил меня в своей летней резиденции. Мне отведены две комнаты в левом флигеле замка, из окон открывается прекрасный вид на горы, покрытые лесом. Надеюсь, что вы посетите меня… Даже я чувствую себя там немцем и предаюсь романтизму! Поздно вечером, когда мы сидим с Бабет у окна, до нас доносится чудный лесной аромат, в горах слышен какой-то таинственный шорох.

— Я не знал, что вы женаты! — сказал Герман.

Лебрен многозначительно улыбнулся, так как не мог удержаться от тщеславного желания похвастаться перед простодушным немцем, что и он несмотря на свои годы пользуется благосклонностью прекрасного пола. Затем он внимательно осмотрел ближайшие кусты и, убедившись, что никто не может подслушать его, сказал:

— До сих пор Бабет принадлежала к литературе, которую король знает, par coeuar. Видите ли, я посвящаю вас в его тайны, так как убежден, что вы не выдадите меня… Дело в том, что Иероним охотно делится с другими предметами своего изучения как во избежание сцен ревности, так и ради приличий, и ничего не имеет против того, если некоторые из его приятельниц становятся женами или приятельницами его приближенных. Таким образом Бабет попала в мои руки. Теперь она заботливо ведет наше маленькое хозяйство и с нетерпением ожидает, когда моя пьеса «Les rivaux d’eux memes» будет поставлена на здешней сцене!

— Вероятно, этот культ любви совершается втайне от королевы? — спросил Герман.

— Разумеется, — ответил Лебрен, — но это нисколько не мешает королю любить и уважать свою супругу. Кроме того, Иероним должен соблюдать некоторую осторожность ради императора, который требует, чтобы он меньше увлекался любовью и обращал больше внимания на управление государством. «Каждый должен заниматься своим ремеслом, — еще недавно писал Наполеон брату, — мы, государи, должны поступать соответственно нашему призванию»…

Лебрен остановился и быстро повернул голову.

— Что с вами? — спросил с удивлением Герман.

— Вы видите, сюда идет какая-то дама на rendez-vous! Спрячемся скорее! — С этими словами Лебрен, взяв за руку Германа, скрылся вместе с ним за деревьями.

— Вот не ожидал! — воскликнул он со смехом, потирая руки. — Это генеральша Сала! Ah, Madame, vous venez planter des cornes dans ce jardia Lá?.. Впрочем, нет, сам супруг спешит сюда. Pardon, Madame, я напрасно заподозрил вас! Voyons! Теперь достанется бедному генералу — увидим, в чем будет заключаться суд!

Герман чувствовал себя неловко при мысли, что он будет подслушивать, но Лебрен делал такие комические жесты, что ему стоило большого труда не расхохотаться. В это время раздался резкий голос генеральши:

— Сколько же времени должна я ожидать вас! — воскликнула она, обращаясь к своему супругу. — Сидя за бутылками, вы, разумеется, не могли заметить, что происходит между Фюрстенштейном и мадемуазель Гарденберг?

— Действительно, я не успел еще обратить внимания на графа Фюрстенштейна, — ответил генерал своим обычным грубым басом, хотя в тоне его слышалась безответная покорность супруге.

— Ну, так теперь постарайтесь найти время, чтобы переговорить с ним, — приказала она, — или приведите его сюда: я сама спрошу его, что он думает относительно нашей Мелани. Адель оставит теперь дом своего брата. Как вам известно, мы ожидали этого момента для решительных действий, а тут, как назло, граф Фюрстенштейн стал бывать у нас реже прежнего. Сегодня он открыто ухаживает за Гарденберг; все говорят, что, вероятно, дело кончится свадьбой. Поймите, что это позор для нас в глазах всего общества!

— Ah bah, Madame! — воскликнул генерал. — Вы знаете, что Фюрстенштейн дружен с отцом молодой графини. Она приехала из Кенигсберга и не имеет здесь знакомых, естественно, что граф, как любезный кавалер, считает своим долгом занять ее. Voila се que c’est!..

— Можно ли быть таким простофилей! — прервала с нетерпением генеральша. — Неужели вы не сознаете, что тут задета честь вашей дочери?