Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Он застал историка, окруженным книгами, перед ним лежали две толстые тетради со всевозможными выписками, которыми он пользовался для своих исторических работ. Герман, войдя в кабинет, остановился в смущении и пробормотал извинение, что явился не вовремя.

— Нет, пожалуйста, оставайтесь! — сказал Миллер, поспешно откладывая перо. — Сегодня я не чувствую ни малейшего желания заниматься, но сел за работу, потому что не знал, как убить время. Такова судьба нас, холостяков, когда наступит старость с ее немощами: день тянется за днем в печальном одиночестве! Никому нет дела до нас… Вот пожалуйте сюда, садитесь на этот диван, здесь вам будет удобнее…

Герман сел на указанное ему место. В эту минуту он мысленно упрекал себя, что до сих пор не объявил Миллеру о своих занятиях у министра финансов, и не знал, с чего начать неприятное для него объяснение. Но дело оказалось проще, чем он предполагал. Хотя Миллер и спросил его, как подвигаются его комментарии к «Пиру» Платона, но, не дожидаясь его ответа, начал длинное рассуждение о цивилизующем влиянии Греции для древнего мира. Таким образом Герман имел достаточно времени, чтобы обдумать свои слова, и, наконец, выждав удобную минуту, объяснил мотивы, побудившие его принять предложение Бюлова.

— Я только хотел испытать свои силы на новом пути, — продолжал Герман, — и не думаю отказываться от ученой деятельности. Одно не мешает другому. В Библии говорится, что «нельзя служить двум господам», но пока я и не думаю служить, а только учусь…

— Я не могу осуждать вас за это, — отвечал Миллер. — Мы переживаем такие смутные времена, что человек должен подготовить себя к самой разнообразной деятельности. С одной наукой далеко не пойдешь!.. Вот послушайте, что, между прочим, пишет мне мой друг Пертес!

Миллер взял со стола распечатанное письмо и начал читать:

«… У нас, немцев, никогда не было недостатка в широких мировых задачах; мы предавались науке ради самой науки. Разве не была Германия общей академией наук для Европы? Разве сделано было какое-либо открытие, изобретение, высказана новая идея, которые бы не были тотчас же усвоены и переработаны нами? Мы жили всегда общеевропейской жизнью. Но мы никогда не умели пользоваться нашими материальными и духовными богатствами, потому что недостаточно уметь думать, нужно уметь и действовать! Ученость, сама по себе, не мешает людям быть дураками!»…

— Что вы скажете на это? — спросил Миллер, задумчиво складывая письмо. — Вот я хотел совместить профессорскую и государственную деятельность в Майнце и Вене. Последняя не удалась мне — все находят это… Может быть, с вами будет иначе!..

Миллер положил руку на плечо Германа и продолжал взволнованным голосом:

— Но прежде всего, мой друг, вооружитесь мужеством; это важнее денег, славы, самой жизни! Никогда не изменяйте своим убеждениям… Служите правде, общему благу… Трусость приводит к самым печальным результатам! Я избегал всяких столкновений с властью из чувства самосохранения, больше всего дорожил жизнью, и ошибся в расчете. Вечная борьба и трепет за драгоценное существование настолько истощили мои силы, что в 57 лет я чувствую себя разбитым человеком и не знаю, доживу ли до следующего мая! Но моя смерть ничего не изменит и пройдет также бесследно, как и моя жизнь.

Сильный кашель прервал слова Миллера, он в изнеможении опустился на подушку дивана.

— Зачем вы говорите о смерти? — сказал Герман. — Неужели человек с таким обширным умом, как вы, с такими сведениями может считать себя негодным ни для какой деятельности, даже отказаться от всякой надежды на будущее. Мужество опять вернется к вам, если вы дадите волю своему перу. Вы способны воодушевить немецкую молодежь! Предусмотрительные люди ждут больших перемен в следующем, 1809 году…

— Против этого можно многое возразить, но я чувствую себя слишком утомленным, и мы поговорим об этом при следующем свидании… Но ни в каком случае я не позволю себе отговаривать вас от политической и общественной деятельности и, чтобы способствовать ей, дам вам рекомендательные письма моим друзьям — министру Симеону, члену государственного совета Лейсту, молодому Якову Гримму, подающему такие блестящие надежды, и другим. Если не ошибаюсь, вы посвящены в тайну гессенских и прусских отношений, но не забывайте, что безусловная опасность грозит тому, кто в делах этого рода поступает слишком самонадеянно или выказывает неуместную доверчивость к людям…

Герман собрался идти. Миллер ласково простился с ним и, пожимая руку, сказал:

— До свидания! Я пришлю вам обещанные рекомендательные письма… Не забудьте посетить Симеона, хотя он служит Наполеону, но это человек безусловно честный и непоколебимый в своих убеждениях. Только, пожалуйста, не передавайте ему нашего сегодняшнего разговора и вообще не упоминайте при нем о немецких патриотических стремлениях…

На следующий день Миллер прислал обещанные рекомендательные письма, но Герман не мог тотчас воспользоваться ими, потому что все утро был занят делами, а после обеда получил записку от Лины, которая просила его немедленно зайти к ней.

Герман отправился к Гейстерам и по обыкновению застал Лину одну в приемной, потому что Гейстер в последнее время проводил все вечера у себя в кабинете под предлогом занятий.

— Я давно жду тебя, — сказала Лина, — мы отправимся вместе к госпоже Энгельгардт, которая хочет переговорить с тобой о каком-то важном деле…

С этими словами она надела шляпу и перчатки и, взяв под руку Германа, вышла вместе с ним.

Госпожа Энгельгардт приняла их в своей комнате и с некоторой торжественностью пригласила сесть. Сначала она завела речь о посторонних предметах, но так как разговор шел вяло, то она решилась приступить к делу. Вопрос касался депутата Натузиуса, который сватался к одной из ее дочерей.

— Это замечательно добрый и благовоспитанный человек! — добавила она. — Вчера, во время объяснения, он так прекрасно говорил о своей будущей семейной жизни, что я была тронута до слез.

Герман был в таком веселом расположении духа, что несмотря на все усилия не мог придать своему лицу серьезного выражения и, выслушав госпожу Энгельгардт, с улыбкой спросил, на которую из ее семи дочерей пал выбор Натузиуса?

Шутливый тон, с каким был сделан этот вопрос, оскорбил госпожу Энгельгардт, но она не выказала своего неудовольствия и продолжала тем же тоном:

— Вот по этому поводу я и хотела поговорить с вами, господин доктор! Ваш взгляд на супружество, который вы недавно высказали на вечере у Гейстеров, так понравился мне, что я решилась спросить у вас совета в данном случае. Натузиус, делая предложение одной из моих дочерей, не объяснил, которая из них особенно нравится ему, и предоставил нам решить этот вопрос. Но такое отношение к будущей жене доказывает, что с его стороны нет истинной любви, и на меня нашло сомнение…