Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Следовательно, вы думаете, что подобное сватовство может привести к неудачному супружеству? — спросил Герман к немалому смущению госпожи Энгельгардт, которая начинала досадовать на его недогадливость.

— Быть может, Натузиус по каким-либо соображениям хочет предоставить другим женихам право первого выбора!.. — заметила Лина, чтобы вывести из затруднения свою приятельницу.

— Мне кажется, что тут действуют совсем другие мотивы! — возразил Герман. — Насколько я мог понять из намеков почтенного депутата, выбор вовсе не затрудняет его, но он считает себя слишком старым сравнительно с вашими дочерьми. К этому, вероятно, присоединилось опасение, чтобы не подумали, что он слишком ценит свое богатство и видное положение в свете, — и вот ему пришло в голову сделать предложение в такой форме.

— Я сама не раз имела случай убедиться в его деликатности, — сказала госпожа Энгельгардт, — но если действительно он влюбился в одну из моих дочерей, а она, со своей стороны, не настолько расположена к нему, чтобы принять его предложение, то его мечта о супружеском счастье будет разрушена.

— Едва ли! Натузиус в таких годах, когда рассудок и сознание долга берут перевес над увлечением. Он примирится с необходимостью и перенесет свою привязанность на ту из ваших дочерей, которая согласится быть его женой.

— Но я хотела бы знать, на которую из них пал его выбор! — вздохнула госпожа Энгельгардт.

— Если не ошибаюсь, то ему всего больше нравится фрейлейн Тереза!

— Тереза? И вы так спокойно объявляете мне об этом! — воскликнула госпожа Энгельгардт печальным тоном, забывая, что выдает свою затаенную мысль.

— Не знаю, почему вас удивляет это! — продолжал Герман, не обращая внимания на ее слова. — Хотя между вашими дочерьми довольно большое фамильное сходство, но мне вполне понятно, почему фрейлейн Тереза могла произвести особенно сильное впечатление на Натузиуса. Во всей ее грациозной фигуре, исполненной чувства собственного достоинства, в задумчивых глазах видна прекрасная душа, способная к глубокой, прочной привязанности. Если она выйдет замуж за человека, который будет в состоянии оценить ее, то в ней проснется сознание своей духовной силы, она будет чувствовать себя счастливой и даст счастье окружающим ее.

Слова эти успокоительно подействовали на сердце матери, хотя она была обманута в своих ожиданиях. Очевидно, Герман, отдавая должное достоинствам ее дочери, не подозревал, что молодая девушка интересуется им, и, следовательно, она ни в чем не могла упрекнуть его.

— Благодарю вас, вы разрешили мои сомнения, — сказала госпожа Энгельгардт, делая усилие, чтобы улыбнуться. — Я переговорю с дочерьми; муж мой наотрез отказался высказать свое мнение, говоря, что такого рода дела должны решаться матерью.

Разговор был прерван появлением Терезы. Она была бледнее обыкновенного и, торопливо поздоровавшись с гостями, сказала матери, что господин Натузиус просит позволения прийти к ней.

Госпожа Энгельгардт встревожилась, заметив расстроенный вид дочери, и нетерпеливо поправила чепчик на своей голове, затем, вместо ответа, молча обняла смущенную девушку.

— Что должна я сказать господину Натузиусу? — спросила Тереза, с трудом удерживая слезы, которые готовы были выступить на ее глазах при ласке матери.

— Проси его в гостиную и скажи, что я сейчас приду, — ответила госпожа Энгельгардт.

Девушка вышла из комнаты, не поворачивая головы.

Лина воспользовалась этой минутой, чтобы проститься с хозяйкой дома. Герман последовал ее примеру.

— Что с тобой, Лина? — спросил он, когда они вышли на улицу. — Я давно не видел тебя такой молчаливой и задумчивой, как сегодня!

— Слушая ваш разговор, я невольно задала себе вопрос: почему одни так серьезно смотрят на любовь и супружество, а другие даже не считают нужным задумываться над этим?..

— Все зависит от характера, — ответил Герман. — Госпожа Энгельгардт, несомненно, принадлежит к людям первой категории, сегодня она произвела на меня особенно приятное впечатление, потому что не ухватилась обеими руками за выгодного жениха, подобно большинству матерей, а подняла вопрос о том, составит ли он счастье ее дочери? Заметила ли ты, как она была огорчена, когда ей показалось, что я не понял ее?

Лина не нашлась, что ответить. При других условиях она подняла бы на смех простодушие Германа, но теперь решила молчать ради Терезы, и спросила с улыбкой:

— Почему ты думаешь, что это было причиной огорчения госпожи Энгельгардт?

Герман, не обращая внимания на ее вопрос, продолжал:

— Мне вполне понятны сомнения этой почтенной женщины при решении такого важного дела, как брак дочери. Трудно перечислить те осложнения, какие бывают в отношениях людей в этих случаях! Любовь овладевает душой человека, помимо его желания; она не подчиняется никаким законам, но над ней тяготеет роковая судьба: счастье дается случайно, помимо каких-либо расчетов и внутреннего сознания права. Недаром Юпитер смеялся над клятвами влюбленных и неудержимо предавался своим чувственным увлечениям. В большинстве случаев, чувственность играет главную роль в любви, и только в виде исключения мы встречаем женщину, которая может дать нам нравственное удовлетворение — и тогда только возможно полное, ничем не нарушаемое счастье…

В это время они дошли до квартиры Гейстеров. Оказалось, что Людвиг вышел из дома за полчаса до их возвращения.

— Не знаю, замечаешь ли ты, Лина, что в последнее время твой муж как-то особенно грустен и молчалив, — сказал Герман, когда они сели в столовой, где подан был кофе. — Мне не раз приходило в голову, что он, вероятно, нездоров или с ним случилось что-нибудь неприятное!

Сердце молодой женщины болезненно сжалось при этих с словах. С некоторых пор она сама терялась в догадках относительно мрачного настроения мужа и переживала тяжелые минуты неопределенного беспокойства и внутренней борьбы. Ей казалось, что она любит своего Людвига по-прежнему; и тем оскорбительнее для нее была перемена их отношений. Если он недоволен ее свободным обращением с Германом, то почему ни разу не пришло ему в голову заговорить с ней об этом? Неужели она должна удалить от себя преданного друга, который не подал к этому ни малейшего повода, и под каким предлогом может она отказать ему от дома? В этом случае ей пришлось бы сознаться, что она не уверена в себе, или же представить Людвига в нелепой роли ревнующего. То и другое было немыслимо. Не раз собиралась он переговорить с мужем, но ее останавливала боязнь, что, быть может, он вовсе не думает о ее отношениях к Герману и найдет ее объяснение совершенно не уместным. Таким образом, ей ничего не оставалось, как молчать и внимательнее прежнего следить за собой.