Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

С этими словами Фауст поспешно сунул деньги в руку Германа и с умоляющим видом смотрел на него. На глазах его выступили слезы.

Герман понял, что Вюрц обманул камердинера, и что вся история с определением на службу выдумана им для прикрытия другой цели. Он также не сомневался, что полицейский агент, при своей трусости, не решился бы действовать по собственной инициативе и, вероятно, исполняет приказание Берканьи. Теперь вся задача заключалась в том, чтобы не допустить Вюрца до просмотра частной корреспонденции министра, которая хранилась в левом ящике письменного стола и, очевидно, была целью обыска, и в то же время избежать всякой огласки. Наконец в голове Германа созрел план, который показался ему вполне исполнимым и ни в коем случае не мог повредить делу.

— Возьмите назад деньги, — сказал он, обращаясь к камердинеру, — и не спешите возвращать их этому подлецу, а еще лучше оставьте их у себя. Нужно устроить дело таким образом, чтобы плут сам попал в приготовленную им западню! Прежде всего вы должны исполнить в точности, что я скажу вам, тогда вы не только выпутаетесь из беды, но дадите мне возможность заявить министру, что вы поступили честно и согласно с его интересами. Чтобы не возбуждать каких-либо подозрений у полицейского агента, вы встретите его с таинственным видом и осторожно отворите ему дверь кабинета, затем уйдете и оставите его одного. Но если вы вздумаете сделать малейшее предостережение или предупредить его каким-либо способом, то этим докажете, что вы действуете с ним заодно, а этого будет достаточно, чтобы барон отказал вам от места.

Фауст не мог понять, для чего требуют от него, чтобы он разыгрывал комедию, которая казалась ему совершенно не уместной. Но серьезный и уверенный тон Германа рассеял его сомнения, он обещал слепо исполнить полученные приказания и настолько увлекся возложенной на него ролью, что, забыв о полученных деньгах, распространялся о своей неподкупной честности и преданности господину министру.

Герман рассеянно слушал камердинера и, прервав его, послал спросить у баронессы позволения немедленно явиться к ней по важному делу.

К двум часам Герман вернулся в свою рабочую комнату и стал прислушиваться. Вскоре раздались шаги на лестнице, затем отворилась дверь в кабинет и в ту же секунду закрылась снова. Герман слышал, как Вюрц поспешно подошел к письменному столу и стал вынимать бумаги из левого ящика. Сердце его замерло от тревожного ожидания, и он только тогда вздохнул свободно, когда услышал, что баронесса вошла в кабинет через потайную дверь. Но полицейский агент настолько погрузился в свое занятие, что не заметил ее появления.

— Что это значит? — воскликнула баронесса удивленно. — Кто вы такой? Как вы смеете рыться в бумагах моего мужа? Это неслыханная дерзость! Как попали вы сюда?..

С этими словами баронесса потянула шнурок звонка, и через минуту появились из разных дверей Гарниш с Провансалем и камердинер Фауст.

— Я не понимаю, как мог попасть сюда этот человек? — спросила баронесса строгим тоном, обращаясь к камердинеру. — Разве дверь не была заперта на ключ? Еще недоставало, чтобы воры являлись к нам в такую пору дня!

— Барон приказал мне ежедневно проветривать его кабинет во время обеда, — ответил торопливо Фауст. — Вероятно, господин воспользовался открытой дверью, а я в это время прислуживал за столом…

— Меня всего больше поражает смелость этого человека, — продолжала баронесса. — Очевидно, он явился сюда с целью похитить тайные бумаги министерства, чтобы затем продать их на вес золота. Посмотрите, как он бесцеремонно хозяйничал здесь. К счастью, я услышала, как отворилась дверь в кабинет моего мужа, и вошла вовремя, чтобы помешать приятному занятию непрошенного гостя! Но что станем мы делать с ним?

Гарниш и Провансаль были действительно удивлены, так как баронесса, переговорив с Германом, решила не предупреждать их, чтобы придать более серьезный характер подготовленной ею сцене.

Герман, уступая настойчивому требованию баронессы, должен был остаться в своей комнате, хотя в эту минуту ему очень хотелось видеть физиономию пойманного шпиона.

Все случилось так неожиданно, что Вюрц, при всей своей наглости, был смущен и, сознавая, что попал в ловушку, не знал, как выпутаться из беды. Но, когда Гарниш заметил, что, быть может, он исполняет только приказ своего начальства, то полицейский агент тотчас же овладел собой и сказал уверенным тоном:

— Вы не ошиблись, милостивый государь, я здесь по служебной обязанности и получил, хотя тайное, но тем не менее официальное полномочие произвести обыск в кабинете министра.

— В таком случае вы обязаны исполнить приказ вашего начальника, — решил Гарниш, а мы, со своей стороны, будем протестовать против этого. — Господин Провансаль составьте протокол, что присутствующий полицейский комиссар вынул бумаги из письменного стола министра финансов, и мы заставим его подписать этот акт.

Вюрц спохватился, что совершил промах и сказал:

— Я не подпишу протокола, потому что считаю это совершенно лишним, вы можете довольствоваться моим словесным заявлением, что в настоящем случае я действовал как официальное лицо.

— Если вы будете упорствовать в вашем отказе, — возразил Провансаль, — то мы позовем слуг и силой выпроводим вас отсюда.

— Нет, это было бы не совсем удобно, — заметил Гарниш, — потому что тогда нам пришлось бы связать этого господина и отправить в полицейское бюро как обыкновенного вора. Прошу вас составить протокол, а господин комиссар подпишет его.

Секретарь сел писать. Вюрц более не возражал и, стоя у стола, занялся разглядыванием королевского портрета.

— Я не ошибся, — сказал вполголоса Гарниш, обращаясь к баронессе, — этот господин явился сюда по служебной обязанности. Вы видите, он не чувствует ни малейшего смущения…

Наконец, протокол был составлен. Полицейский агент беспрекословно подписал его; Провансаль и Гарниш скрепили акт своими подписями в качестве свидетелей.

Вюрц попросил позволения уйти и, получив согласие, тотчас же удалился. Герман воспользовался этим, чтобы выйти из своей комнаты, и выслушал как новость рассказ Провансаля о случившемся.

— Не знаю, заговорит ли со мной Берканьи об этой истории! — сказал Гарниш. — В настоящее время он до крайности любезен со мной, потому что я лечу его дочь.

— Разве Розалия больна? — спросила баронесса.

— Да, и очень серьезно. Вам известно, что девочка очаровательно танцует. С тех пор как она вернулась из Парижа, ей приходилось почти ежедневно бывать на вечерах в высшем обществе, где все в восторге от ее грации. Недавно Розалия была на придворном вечере, и так как в девочке развито тщеславие не по летам, то похвалы королевы произвели на нее слишком сильное впечатление; к тому же, возвращаясь ночью в город, она, вероятно, простудилась и слегла в постель. Берканьи в отчаянии, страх за жизнь любимой дочери, быть может, заставит его забыть неудачу, постигшую его агента. Моя подпись на протоколе также не особенно понравится ему, но теперь он не решится выказать мне своею неудовольствие… Однако мне пора идти! До свидания…