Густав Эмар - Том 1. Арканзасские трапперы. Искатель следов

Странные манеры незнакомца сильно удивили обоих заключенных, которые со страхом, смешанным с удивлением, ждали разъяснения этой загадки.

Оставленный тюремщиком фонарь давал слишком слабый и колеблющийся свет, едва позволяющий различать предметы.

— Отец мой, — начал асиендадо твердым голосом, — благодарю того, кто послал вас приготовить нас к смерти. Я очень желал бы исполнить этот последний христианский долг. Если вы соблаговолите пройти со мной в соседнюю комнату, я покаюсь вам во всех своих прегрешениях.

Священник снял шляпу, схватил стоявший на полу фонарь и повернул его так, чтобы свет падал на его бледное лицо.

— Отец Серафим! — вскричали осужденные с удивлением, смешанным с радостью.

— Тише! Тише! — остановил их священник. — Не произносите моего имени так громко, братья. Никто не знает о моем присутствии здесь, за исключением тюремщика, но он — мой сообщник.

— Он? — с нескрываемым изумлением спросил дон Мигель. — Человек, который целый месяц всячески оскорбляет и унижает нас.

— Теперь этот человек наш союзник… Но нам нельзя терять ни одной минуты!.. Время дорого!.. Я могу вывести вас из тюрьмы и дать вам возможность покинуть город раньше, чем кто-нибудь догадается о вашем бегстве… Лошади готовы, провожатые ожидают вас… Идемте же, время дорого.

Заключенные обменялись выразительными взглядами.

Затем генерал Ибаньес спокойно уселся на бутаку, а дон Мигель за них обоих ответил миссионеру:

— Благодарим вас, отец мой… Вы взяли на себя благородный подвиг облегчать горе страждущим и помогать несчастным… Благодарим вас за ваши хлопоты, но мы не можем согласиться на это… Такие люди, как мы, не могут бежать, как преступники, и этим дать повод своим врагам считать их действительно виноватыми… Мы стояли за святое дело и побеждены, но, ради нас самих и ради наших сторонников, мы должны мужественно встретить смерть. Когда мы составляли заговор, мы отлично знали, что нас ожидает в случае неудачи. Поэтому я еще раз благодарю вас, но мы или выйдем из тюрьмы свободными, или же отправимся на казнь.

— Я не могу, конечно, порицать вас, сеньоры… Это геройское решение… На вашем месте я и сам поступил бы точно так же… Впрочем, для вас еще не все потеряно, хотя надежда на успех и очень слабая… Может быть, неожиданные события и изменят к лучшему ваше дело…

— Мы ни на что больше не надеемся, отец мой.

— Я не ожидал услышать это от вас, дон Мигель… Вы человек верующий… Для Бога нет ничего невозможного… Надейтесь, еще раз повторяю вам…

— Я сказал глупость, отец мой, простите меня.

— Ну, а теперь я готов выслушать вашу исповедь.

Арестованные молча поклонились.

Отец Серафим исповедал их каждого отдельно и дал им отпущение грехов.

— Ола! — крикнул тюремщик через дверь. — Становится уже слишком поздно, и скоро вам нельзя будет выйти из города.

— Отворите, — отвечал миссионер твердым голосом.

Тюремщик вошел.

— Ну? — спросил он.

— Посветите мне и проводите меня к выходу из тюрьмы. Эти кабальеро отказываются воспользоваться удобным случаем для побега.

Тюремщик неодобрительно покачал головой и сказал:

— Они сумасшедшие.

И он вышел вслед за священником, который на пороге обернулся к оставшимся в темнице заключенным и указал рукой на небо, как бы советуя им не терять надежды и положиться на волю Божью.

В тот самый день, когда отец Серафим приходил в тюрьму с предложением заключенным бежать, одно довольно странное обстоятельство взволновало весь город Санта-Фе.

Около самого полудня, когда жители города, запершись в домах, предавались сиесте, и на улицах, раскаленных палящими лучами знойного солнца, было совершенно пусто, со стороны предместья раздался вдруг военный клич индейцев-команчей.

Отчаяние овладело всеми жителями, которые спешили забаррикадировать свои дома в полной уверенности, что на город напали краснокожие.

Крики отчаяния, стоны и невообразимая суматоха поднялись в городе.

Во время своих периодических набегов команчи довольно часто направлялись в сторону Санта-Фе, но до сих пор они еще ни разу не подходили так близко к городу. Рассказы о жестоких мучениях, которым подвергались попавшие к ним в плен испанцы, до сих пор приводили всех в дрожь.

Кое-кто посмелее или же те, кому нечего было терять, группами, соблюдая всевозможные предосторожности, направились к тому месту, откуда слышался военный клич индейцев.

Пеший отряд команчей, человек в двести, приближался к городу плотной массой, справа и слева по флангам галопировали на лошадях человек пятьдесят конных воинов.

Шагов на двадцать впереди отряда гарцевал Единорог.

Все воины были в парадном воинском наряде и раскрашены как на войну; кроме того, все они были прекрасно вооружены.

Всадники были буквально обвешаны всевозможного рода оружием: за спиной у каждого воина висели лук и колчан со стрелами, ружье, украшенное талисманами или амулетами, а в руке каждый из них держал длинное копье. Головной убор состоял из черных и белых орлиных перьев, отброшенных назад в виде султана.

Обнаженная верхняя часть туловища была прикрыта свернутой на плечах шкурой койота; на щитах развевались перья, разноцветные лоскутки и скальпы.

Спины лошадей были покрыты великолепными попонами из кожи пантеры, подбитой ярко-красной материей; по обычаю прерий дикари ездили без стремян.

Правой рукой Единорог размахивал длинным врачевательным копьем, которое составляло необходимую принадлежность великой пляски луговых собак прерий. Это была большая палка в виде посоха, обернутая кожей выдры и во всю длину усаженная перьями совы.

Этот талисман, доставшийся Единорогу по наследству, обладал, по его словам, силой собирать под его знамя всех воинов его племени, рассеянных по прерии, и поэтому в важных случаях он всегда брал его с собой.

На вожде была надета охотничья рубашка из кожи белого горного козла с вышитыми на рукавах голубыми цветами и украшенная на правой руке длинными полосками белого горностая и красными перьями, а на левой — длинными черными косами человеческих волос от снятых им скальпов; на плечи у него был наброшен плащ из кожи газели, на концах которого болтались головы горностаев.

Ко лбу вождь привязал бизоньи рога, которые придавали страшный вид его лицу, раскрашенному голубой, зеленой и желтой красками.

Его великолепный мустанг, которым вождь управлял с неподражаемой грацией и ловкостью, был артистически выкрашен красной краской, ноги лошади были выкрашены красными полосами, как у зебры, а по бокам и на спине шли размалеванные острия стрел, копья, бобры, черепахи и т. д. Грозное и внушительное зрелище представлял этот отряд свирепых воинов, медленно продвигавшихся по пустынным улицам города, размахивая своим страшным оружием над головой и испуская временами грозный военный клич под аккомпанемент военных свистков, сделанных из берцовых человеческих костей, которые индейцы носят на ремне из кожи диких зверей.