Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Будь передо мной цивилизованный кандидат в тести, я, смею заметить, нес бы какую-нибудь лирическую чепуху и адресовал бы его к своему банкиру, но в настоящем случае позволь себе одно лишнее слово или чрезмерное проявление чувств – и через миг запоешь: «Кто кинуть дом готов и висеть в глуши лесов» [1053]. Так что я придал себе вид простой и мужественный и, не сводя с Сонсе-аррей решительного взгляда, перевел на испанский фразу, которую Дик Вуттон использовал в разговоре с шайенами:

– Когда я смотрю на нее, сердце мое парит в небесах.

Она прямо завизжала от удовольствия и забарабанила кулачками по коленкам. Толпа шумела, а Мангас не мигая глядел на меня.

– Это слова, – проскрипел он, как гравий под ногами. – Но что нам известно о тебе, кроме того, что ты – пинда-ликойе? Как узнать, что ты достоин ее?

Не имелось, похоже, особого смысла говорить, что я учился в Рагби у Арнольда или что сбил пять калиток из двенадцати в матче против сборной «Англии XI», поэтому я избрал наиболее подходящую, на мой взгляд, линию и поведал ему, как служил с солдатами Снежной Женщины в далеких странах и посчитал «ку» на воинах юта и кайова (и это было правдой, хоть и противоречило моему намерению). Вождь слушал, а Сонсе-аррей с гордостью озирала примолкнувшую толпу. Вдруг один молодой детина, обнаженный, если не считать мокасин и набедренной повязки, зато с ожерельем из серебряных украшений, выскочил вперед и принялся лопотать что-то по-апачски. Как я потом узнал, это был Васко, отвергнутый ухажер, наружность и аромат которого без обиняков прокомментировала Сонсе-аррей. По племенным стандартам, он был женихом состоятельным – шесть лошадей, дюжина рабов и все такое – и обещающим сделать хорошую карьеру. Полагаю, Васко был до глубины души уязвлен тем, что какой-то презренный белоглазый преуспел там, где он потерпел фиаско, и хотя я не понимал ни слова из его речи, смысл ее явно не выражал симпатий к пленнику. Истощив запас ругательств, воин воткнул свой томагавк в землю прямо у меня под ногами. Значение этого жеста понятно на любом языке. Наступила гробовая тишина, все взоры устремились на меня.

Вам прекрасно известно, каково мое мнение о смертельных поединках. Я бежал от них больше раз, чем мог сосчитать, и ни разу в жизни не пожалел об этом, а эти десять стоунов мускулистой, тренированной ярости – притом что юноша наверняка был проворен, как белка, да и сложен, как чемпион в среднем весе – были последним, с чем я хотел бы померяться силами. Ничего доброго из этого не выйдет. Но, помня, что налитые кровью глаза Мангаса неотрывно наблюдают за мной, я понимал, как будет воспринят отказ. Нет, это случай, когда спасти может только расчетливый блеф, когда сердце едва не выскакивает из груди, а на лице не дрогнет и мускул. Так что я поглядел на топор, на разъяренного Васко, Мангаса и пожал плечами.

– А стоит ли? – говорю. – Ради нее я убил уже человека получше, чем он. Да и скольких еще придется убить?

За спиной у меня что-то скрипнуло – это засмеялся Раззява. Легко было догадаться, что имя ее отвергнутым возлюбленным – легион. По лицам некоторых собравшихся тоже пробежали улыбки, но моя леди оставалась совершенно серьезна. Кто такой Васко, спросила она, чтобы встревать? И с какой стати такой прославленный воин, посчитавший «ку» и убивший ради нее, должен принимать вызов какого-то выскочки, только-только совершившего свой четвертый военный поход? [1054]Она буквально визжала, наседая на него, и толпа заволновалась, явно не симпатизируя ей, как я подметил. Раззява буркнул, что любой дурак способен сражаться, и люди одобрительно закивали. Апачи, да будет вам известно, прирожденные бойцы и храбрость почитают как само собой разумеющееся качество, особенно для таких здоровенных свирепых парней вроде меня (вот придурки), и вызов Васко их совсем не впечатлил – его сочли за дурной тон со стороны ревнивого любовника. Но змеиные глаза Мангаса ни на секунду не отрывались от моего лица, и, охваченный ледяным ужасом, я понял, что должен продолжать игру, причем без задержки, хотя отдавал себе отчет, что блеф может обернуться западней, стоит сформировавшемуся в моем уме плану пойти наперекосяк. Никто не успел и слова вымолвить, как я выдергиваю томагавк, оглядываю его и говорю Мангасу спокойным таким тоном:

– Есть у меня право на выбор оружия?

Народ заволновался, Сонсе-аррей разразилась протестами, а Васко диким воплем изъявил согласие, на что толпа ответила одобрительным рокотом. Мангас кивнул, и я запросил копье и своего коня.

Это была отчаянная, опасная игра, но я понимал: если в итоге дойдет до драки, это будет мой последний шанс. Я был еще слаб после болезни, но и в лучшей своей форме вряд ли мог устоять перед Васко в бою на ножах или томагавках. Зато с пикой обращаться умел, тогда как он – вряд ли, ибо индейцы держат ее обеими руками, вскидывая над головой, и понятия не имеют, как правильно пользоваться этим оружием. Однако при удаче и изворотливости до драки и не дойдет – изображая из себя хладнокровного, опытного вояку, я могу победить без боя.

Пока посылали за копьями и лошадьми, а обезумевшая Сонсе-аррей проклинала папашу, давшего добро на эту преступную забаву, – тот прогудел в ответ, что она сама во всем виновата, – я подошел к Раззяве и невозмутимо спросил, не может ли он разыскать три деревянных колышка такого-то размера. Апач вытаращился на меня, но ушел. Тем временем привели моего араба, явно не потерпевшего урона за время пребывания в плену, и принесли копье. Оно было короче и легче пики уставного образца, зато с остро заточенным наконечником. Васко уже сидел на мустанге, потрясая копьем и оглашая толпу криками – явно обещал сородичам, что скоро сделает фарш из этого пинда-ликойе. Те завопили в ответ, он издал клич и порысил, изрыгая проклятия в мой адрес.

Я не обращал на него внимания, разговаривая со своим арабом. Я гладил коня и дул ему в ноздри на счастье; потом убрал индейское седло – оно без стремян, тогда уж лучше на голой спине. Уздечка, представлявшая собой простой кожаный ремень, вполне годилась. Я тянул время, игнорируя недовольство толпы и Мангаса, продолжавшего стоять в молчаливой задумчивости. Тут подоспел Раззява с тремя колышками в руке.

Я их взял и, не говоря ни слова, пошел и воткнул в землю с интервалом шагов в двадцать друг от друга. Зрители разразились удивленными криками. Васко же гарцевал, криками вызывая меня. Все так же невозмутимо я вернулся к коню, взял копье и, обратившись к Мангасу, заговорил так, чтобы слышно было всем. Внутри у меня все сжималось, но ценой невероятных усилий я старался держать фасон. Я посмотрел гиганту прямо в глаза, уповая на то, что предположение мое верно и вождь никогда не слышал об упражнении с кольями.