Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна

Он опускается, гибнет!

Почему этого не замечают ни Атос, всегда такой чуткий к тому, что происходит в душах друзей, ни Портос, при всей его внешней грубости не менее чуткий, чем Атос?

Внезапно д'Артаньян стукнул кулаком по столу так, что подскочили кружки и бутылки, и медленно, внятно произнес:

— Красный герцог, просто герцог – какое это имеет значение! Все считают, что он великий человек. А он великий лис в кардинальской мантии, да! – д'Артаньян налил себе вина, расплескав при этом половину кружки, и залпом выпил. — Он дал мне патент на звание лейтенанта! Хотя раздавать патенты в роту мушкетеров преро… прерогати-ва, — д'Артаньян с трудом выпутался из сложного слова, — преро-гатива короля! Он должен был — что?.. Посоветоваться с его величеством. А он — сам. Все сам … Дал мне патент — и все… Так что если стоять на почве формальностей, я никакой не лейтенант, а так, недоразумение. Я – гасконское недоразумение! — д'Артаньян обвел красными воспаленными глазами товарищей и стукнул вновь кулаком по столу. — И король хорош! Он должен был посоветоваться с ее величеством королевой, прежде чем делать Марго фрейлиной королевы, а он сам… Решил и сделал. Так что, если опять же стоять — он поднял палец, словно призывал к вниманию, — на почве формальностей, то никакая она не фрейлина, а просто шлюха… Просто герцог и просто шлюха! — лейтенант глубоко вздохнул, опустил голову на стол, и в ту же секунду друзья услышали тихий храп.

На следующий день рано утром Атос пришел в особняк де Тревиля, давно уже превратившийся практически в штаб роты, сборный пункт и даже своеобразную столовую, где поиздержавшиеся мушкетеры всегда могли получить у добросердной мадам де Тревиль стакан вина и ломоть хлеба с холодной говядиной или сыром из ее родной Оверни.

На просторном плацу перед особняком уже толпились молодые гвардейцы, вчерашние кадеты. Они с жадностью впитывали тот дух всеобщего товарищества, беззаботности и отваги, который пронизывал, казалось, все здание. Как всегда, делились новостями, сплетничали, договаривались о проделках, подыскивали секундантов для тайных дуэлей, прекратить которые не смогли никакие эдикты короля и жестокие репрессии кардинала, многозначительно намекали на успешные амурные связи, мельком вспоминали роскошь бала, данного новоявленным герцогом, где большая часть мушкетеров присутствовала в качестве стражей при особе короля. Словом, все было, как встарь. Атос, в свои тридцать с небольшим лет уже глубокий старик для этих жадных до всяческих соблазнов жизни юнцов, пересек двор, молча отвечая на почтительные приветствия молодежи, поднялся по широкой лестнице, где по традиции шла захватывающая игра — двое мушкетеров пытались прорваться на лестничную площадку, защищаемую одним, — прошел в приемную и попросил дежурного сержанта доложить де Тревилю, что просит принять его.

Капитана, похудевшего после болезни, он застал за чтением бесконечных интендантских отчетов. Де Тревиль с радостью оторвался от скучной рутинной работы, поднялся навстречу Атосу, крепко пожал руку, усадил в кресло, предложил вина.

— Я искренне рад вашему визиту, мой дорогой друг. Чем могу служить?

— Во-первых, капитан, я хотел бы выразить вам нашу благодарность…

— За что же, любезный Атос?

— За то, что вы сочли возможным вчера освободить нас четверых от участия в празднестве по случаю торжества кардинала.

— Но, мой друг, взвод лейтенанта д'Артаньяна только что освободился после дежурства. Так что здесь заслуга не моя, а расписания, утвержденного его величеством, — и капитан тонко улыбнулся.

— Во-вторых, капитан, я решил заняться делом, обычно мне несвойственным, — Атос смущенно улыбнулся и закончил, — посплетничать.

— О чем же? Как истый придворный я обожаю сплетни.

— О нашем молодом друге лейтенанте д'Артаньяне. Вчера он перепил.

Де Тревиль промолчал, взял бутылку белого божоле, наполнил бокал Атоса и налил себе.

— Молодое вино коварно.

— В том-то и дело, что д'Артаньян напился сознательно.

— Этому есть причины?

— Да.

— Какая?

— Самая распространенная и тривиальная.

— Женщина?

— Увы.

— Судя по вашему тону, вы не любите женщин, любезный Атос.

— Я равнодушен к ним.

— Неужели из вашей четверки Амур благосклонен только к Арамису?

— Не обижайте Портоса, мой капитан, — хитро улыбнулся мушкетер.

— Но мне приходилось слышать о сердцах, разбитых моим любимым лейтенантом.

— То были кавалерийские налеты на неприспособленные к долгой обороне замки женской добродетели.

— А ныне?

— Могу я быть предельно откровенным?

— Конечно.

— Соперник д'Артаньяна, я подчеркиваю — счастливый соперник, — сам король.

— Бог мой! Я уже слышал о той счастливой перемене в отношении его величества к женщинам.

— Лично я никогда не придавал этим слухам значения. Думаю, все дело в затянувшемся инфантилизме. Но нам, друзьям д'Артаньяна, от этого не легче.

— К сожалению, тут я бессилен.

— Вы ошибаетесь. Вы можете помочь ему.

— Каким образом?

— Уже третий день ходят слухи, что король собирается идти во главе гвардии и двух пехотных полков на Орлеан, чтобы принудить своего брата герцога Орлеанского, вернуться в Париж.

— Да, такие слухи ходят, — де Тревиль не опроверг и не подтвердил, он только дал понять, что слухи не беспочвенны.

— И вероятно, какая-то часть роты останется в Париже?

— Традиционно один взвод обеспечивает охрану ее величества королевы.

Вы не могли бы предоставить эту честь взводу нашего молодого друга?

— Нет ничего легче. Все рвутся в поход — если он, конечно, состоится. А вы и ваши друзья не будете чувствовать себя обделенными?

— Я слишком стар, и слишком много походов за моими плечами. Арамис будет только в восторге… Портос — ему придется пострадать во имя дружбы. Значит, насколько я понял, мы остаемся здесь?

— Если конечно, поход состоится.

— Благодарю вас, мой капитан!

Атос поднялся и церемонно раскланялся.

Как и предрекали придворные сплетники, король выступил в поход против своего родного брата 20 сентября 1631 года во главе гвардии и двух пехотных полков.

Пехота, построенная в походные колонны, неторопливо змеилась по пыльным дорогам в сторону Орлеана, а конная гвардия сопровождала короля, пожелавшего заехать в Шартр.

Движение большой массы войск не могло остаться незамеченным, и когда Людовик подошел к древним стенам Орлеана, Гастон преспокойно успел уехать со всем своим двором к своему будущему — как все предрекали, — родственнику Карлу IV, герцогу Бургундскому. В Нанси, столице Бургундии, его с нетерпением ожидала прекрасная Маргарита де Водемон, племянница герцога, богатейшая наследница Европы.