Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна

— Любопытно, — заметил король, легко спрыгнул с подоконника и сел за письменный стол. — А что Густав Адольф?

— Вот тут начинаются сложности, не стану скрывать от вашего величества. Мы передали шведам только часть субсидии, из вполне понятной осторожности мы не предоставили ему субсидию полностью. Густав Адольф на эти деньги собрал армию из тридцати тысяч пехотинцев, шести тысяч кавалеристов, но вместо того, чтобы нанести удар по Польше, двинулся в прирейнские богатые княжества. Сейчас он успешно продвигается к Лейпцигу. Боюсь, что цель его — удар по Баварии. Так что, как вы понимаете, моя предосторожность вполне оправдана — у нас есть способы укротить этого удачливого северного воителя.

— Придержать субсидии? — король рассмеялся.

— Совершенно верно. Правда, Густав настойчив и засыпает меня письмами. Я ему отвечаю, что мой человек контролировал продажу русского зерна на Амстердамской бирже, что все складывается удачно, а сейчас он занят подготовкой доставки денег.

— Густава удовлетворяют ваши отписки? — спросил Людовик.

— Не уверен, иначе он бы не присылал ко мне гонца за гонцом. Но треть миллиона золотом очень весомая сумма во всех отношениях, — Ришелье улыбнулся своему каламбуру, — и потому мессир Моле — это мой человек, вы, наверное, помните, это имя, — испытывает трудности с транспортировкой...

— Мессир Моле? — перебил кардинала король, — Не за его ли сына вы не так давно просили меня?

— Да, сир. Я посчитал, что если его сын будет служить в вашей гвардии, это станет лучшей гарантией верности его отца.

Людовик задумался, понимающе улыбнулся и спросил, уточняя:

— Трудности с транспортировкой золота — это вежливая форма объяснения задержки? Я вас правильно понял?

— Да, сир.

— А поймет ли северный медведь изящную, чисто французскую тонкость этой формулировки?

Кардинал взглянул на короля, — теперь они сидели лицом к лицу — и у него появилось ощущение, что сегодня он увидел его впервые. Ришелье по молодости лет и незначительности своего тогдашнего положения при дворе редко наблюдал вблизи Генриха IV, может быть, поэтому не замечал, насколько похож Людовик на своего великого отца: и стать, и разворот широких плеч, и гордая посадка головы — все напоминало Генриха. Вот разве что ростом он был маловат — наследство коренастых Медичи проявилось и в Людовике, и в Гастоне, и — заглянем в будущее — в детях Людовика, внуках Марии Медичи. Неожиданно в короле обнаружились качества великого отца: твердый характер, цепкая память, быстрая мысль.

Еще несколько долгих часов расспрашивал король своего первого министра, проявляя при этом хорошее понимание европейской политики, доступное не каждому венценосцу. Под конец Ришелье все же рискнул вернуться к вопросу о побеге Марии Медичи:

— Не вдаваясь в подробности, сир, осмелюсь предположить, проанализировав совместно с вашим величеством все обстоятельства и состояние дел в Европе, что пребывание королевы-матери за пределами Франции в скором времени станет благом для Франции.

Король внимательно поглядел на кардинала, ничего не сказал и встал из-за стола, давая понять, что аудиенция закончена. Ришелье хотел откланяться, но Людовик пошел проводить его до выхода из дворца.

У самого выхода сопровождавший их с мушкетерами д'Артантьян скомандовал “Подвысь!”. Мушкетеры отсалютовали кардиналу, словно тот был принцем крови и, сгрудившись вокруг своего короля, скрылись вместе с ним в мрачном здании Лувра.

Вернувшись к себе во дворец, Ришелье прошел прямо в спальню, где, обессиленный, рухнул в постель. Он заснул стремительно, как засыпает крестьянин, вспахавший поле под будущий урожай. Проснулся, когда уже начало темнеть, свежий, бодрый, голодный. Принял ванну, съел с аппетитом кровавый бифштекс, что так искусно умел готовить его любимый повар, и направился к себе в кабинет, место, где он обычно проводил большее время суток. Проходя коридорами, он с удовлетворением отметил, что нигде уже не видно мешковатых немецких наемников, остались только его гвардейцы, всегда подтянутые, любимые, несмотря на тот афронт, который они допустили сегодня. И тут он вспомнил о том полуприказе — полупросьбе, которую намеком бросил лейтенанту де Жюссаку. Сейчас, после такого теплого, откровенного, доверительного разговора с королем любая атака на его мушкетеров выглядела бы оскорбительной.

Он приказал позвать лейтенанта.

Де Жюссака во дворце не оказалось.

Он приказал найти его дома, а если его нет дома, то искать в любом излюбленном гвардейцами кабаке — черт побери! — и расспросить его людей.

Уже стемнело, когда ему доложили, что ни Жюссака, ни десятка гвардейцев из его взвода в Париже нет.

Перед уходом из Лувра д'Артаньян по своему обыкновению заглянул в кордегардию. Если дежурил сержант Камюзо, самый старый и наблюдательный, он мог бы получить, как он надеялся, ответ на мучивший его вопрос: уехали ли герцогиня ди Лима и мадемуазель де Отфор домой. Собственно, его интересовала мадемуазель, но не мог же он так откровенно расспрашивать старого служаку.

— О, лейтенант, хорошо, что вы заглянули. Я уже хотел посылать за вами кого-нибудь из слуг.

— Что стряслось?

— Приезжал человек из замка от мсье де Тревиля и передал просьбу капитана, чтобы вы, мсье лейтенант, и господа мушкетеры Атос, Арамис и Портос, ежели не на дежурстве, приехали к нему.

Замком в мушкетерской роте почтительно называли шале капитана, расположенное в получасе езды от Венсенского парка, окружавшего любимый замок короля Людовика.

Просьба капитана все равно что приказ. Придется ехать.

— Планше здесь?

— Да, мой лейтенант. Дрыхнет в конюшне.

— Пошли кого-нибудь к нему, пусть седлает, а я пока черкну записочки господам мушкетерам. Да, кстати, ты не обратил внимания, уехали из Лувра герцогиня ди Лима и мадемуазель де Отфор? — спросил он нарочито небрежно.

— Ее светлость герцогиня уехала, потом возвратилась и примерно через час отбыла окончательно вместе с мадемуазель де Отфор.

Д'Артаньян облегченно вздохнул и быстро написал три записки друзьям, назначая встречу у особняка Сюлли.

Появился заспанный Планше.

— Опять нам скакать?

— Опять, дружище, опять. Сейчас зайдем в “Голубку”, промочим горло и — в путь.

— А чего-нибудь перекусить?

— Не волнуйся, там, куда мы едем, тебя накормят до отвала, — ухмыльнулся сержант.

Через час четверо мушкетеров в сопровождении слуг выехали на венсенскую дорогу. Несмотря на то, что уже стемнело, а луна еще не взошла, и дорога была едва различима в тусклом свете августовских звезд, они ехали резвой рысью, ибо этот путь был им знаком, как собственная квартира — десятки раз они проделали его, сопровождая короля.