Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна (СИ)

— Максимилианом?

— Да, сир. Но направлен против Габсбургов, полагающих себя гарантом католицизма в Европе. Максимилиан опасается стремительного расширения Австрии, своей воинственной соседки. Второй наш договор заключен с протестантским монархом, королем Швеции Густавом Адольфом. Как вы знаете, сир, он считает себя главной протестантской Европы. Этот договор католики вменяют нам в вину.

— Вы говорили, что с Максимилианом нас связывают общие интересы, борьба против Габсбургов. И с Густавом Адольфом тоже?

— Не только. Мы предоставляем Швеции субсидии. Один миллион ливров в год.

— Я помню условия Бервальдского договора со шведами, я их подписывал в конце января этого года, — недовольно сказал король. — Я не страдаю провалами в памяти. Там ничего не было сказано об этом миллионе, — король вопросительно посмотрел на Ришелье.

— О них говорится в тайном примечании к договору, — пояснил кардинал.

— Тайном от меня?

— Тайном от Испании, — уточнил Ришелье.

— Кстати, кардинал, как вам удается изыскивать эти огромные деньги? Вы вечно жалуетесь на нехватку средств, даже урезали бюджет моего двора, а тут вдруг — миллион?

— Я не изыскиваю эти деньги и не извлекаю их из доходов вашего величества. Мы заключили тайное соглашение с моим русским коллегой, патриархом Филаретом, отцом московского царя Михаила и фактическим хозяином Московской Руси. По этому договору Россия продает зерно на Амстердамской хлебной бирже. Именно эти деньги мы передаем шведскому королю.

— Какой смысл вашему русскому коллеге, патриарху Филарету, помогать протестантам шведам?

— Ваше величество, дело в том, что русские не протестанты, но и не католики. Они исповедуют Греко-католическую религию, заимствовав ее еще из древней Византии. А смысл? У России давние территориальные споры с Польшей. Мы знали, что патриарх готовился к войне с Польшей. В такой ситуации мы предложили ему эту комбинацию, и патриарх согласился. Он надеялся, что вторжение шведов в Польшу создаст для России благоприятные условия.

— Любопытно, — заметил король, легко спрыгнул с подоконника и сел за письменный стол. — А что Густав Адольф?

— Вот тут начинаются сложности, не стану скрывать от вашего величества. Мы передали шведам только часть субсидии, из вполне понятной осторожности мы не предоставили ему субсидию полностью. Густав Адольф на эти деньги собрал армию из тридцати тысяч пехотинцев, шести тысяч кавалеристов, но вместо того, чтобы нанести удар по Польше, двинулся в прирейнские богатые княжества. Сейчас он успешно продвигается к Лейпцигу. Боюсь, что цель его — удар по Баварии. Так что, как вы понимаете, моя предосторожность вполне оправдана — у нас есть способы укротить этого удачливого северного воителя.

— Придержать субсидии? — король рассмеялся.

— Совершенно верно. Правда, Густав настойчив и засыпает меня письмами. Я ему отвечаю, что мой человек контролировал продажу русского зерна на Амстердамской бирже, что все складывается удачно, а сейчас он занят подготовкой доставки денег.

— Густава удовлетворяют ваши отписки? — спросил Людовик.

— Не уверен, иначе он бы не присылал ко мне гонца за гонцом. Но треть миллиона золотом очень весомая сумма во всех отношениях, — Ришелье улыбнулся своему каламбуру, — и потому мессир Моле — это мой человек, вы, наверное, помните, это имя, — испытывает трудности с транспортировкой...

— Мессир Моле? — перебил кардинала король, — Не за его ли сына вы не так давно просили меня?

— Да, сир. Я посчитал, что если его сын будет служить в вашей гвардии, это станет лучшей гарантией верности его отца.

Людовик задумался, понимающе улыбнулся и спросил, уточняя:

— Трудности с транспортировкой золота — это вежливая форма объяснения задержки? Я вас правильно понял?

— Да, сир.

— А поймет ли северный медведь изящную, чисто французскую тонкость этой формулировки?

Кардинал взглянул на короля, — теперь они сидели лицом к лицу — и у него появилось ощущение, что сегодня он увидел его впервые. Ришелье по молодости лет и незначительности своего тогдашнего положения при дворе редко наблюдал вблизи Генриха IV, может быть, поэтому не замечал, насколько похож Людовик на своего великого отца: и стать, и разворот широких плеч, и гордая посадка головы — все напоминало Генриха. Вот разве что ростом он был маловат — наследство коренастых Медичи проявилось и в Людовике, и в Гастоне, и — заглянем в будущее — в детях Людовика, внуках Марии Медичи. Неожиданно в короле обнаружились качества великого отца: твердый характер, цепкая память, быстрая мысль.

Еще несколько долгих часов расспрашивал король своего первого министра, проявляя при этом хорошее понимание европейской политики, доступное не каждому венценосцу. Под конец Ришелье все же рискнул вернуться к вопросу о побеге Марии Медичи:

— Не вдаваясь в подробности, сир, осмелюсь предположить, проанализировав совместно с вашим величеством все обстоятельства и состояние дел в Европе, что пребывание королевы-матери за пределами Франции в скором времени станет благом для Франции.

Король внимательно поглядел на кардинала, ничего не сказал и встал из-за стола, давая понять, что аудиенция закончена. Ришелье хотел откланяться, но Людовик пошел проводить его до выхода из дворца.

У самого выхода сопровождавший их с мушкетерами д'Артантьян скомандовал “Подвысь!”. Мушкетеры отсалютовали кардиналу, словно тот был принцем крови и, сгрудившись вокруг своего короля, скрылись вместе с ним в мрачном здании Лувра.

Вернувшись к себе во дворец, Ришелье прошел прямо в спальню, где, обессиленный, рухнул в постель. Он заснул стремительно, как засыпает крестьянин, вспахавший поле под будущий урожай. Проснулся, когда уже начало темнеть, свежий, бодрый, голодный. Принял ванну, съел с аппетитом кровавый бифштекс, что так искусно умел готовить его любимый повар, и направился к себе в кабинет, место, где он обычно проводил большее время суток. Проходя коридорами, он с удовлетворением отметил, что нигде уже не видно мешковатых немецких наемников, остались только его гвардейцы, всегда подтянутые, любимые, несмотря на тот афронт, который они допустили сегодня. И тут он вспомнил о том полуприказе — полупросьбе, которую намеком бросил лейтенанту де Жюссаку. Сейчас, после такого теплого, откровенного, доверительного разговора с королем любая атака на его мушкетеров выглядела бы оскорбительной.

Он приказал позвать лейтенанта.

Де Жюссака во дворце не оказалось.

Он приказал найти его дома, а если его нет дома, то искать в любом излюбленном гвардейцами кабаке — черт побери! — и расспросить его людей.

Уже стемнело, когда ему доложили, что ни Жюссака, ни десятка гвардейцев из его взвода в Париже нет.