Марта Таро - Эхо чужих грехов

– Покорми девочку, пожалуйста, – попросила кухарку Катя, а затем обратилась к Поленьке: – А ты сходи на Бонд-стрит и купи ей одежду.

Отпустив служанок, хозяйка вопросительно поглядела на маленькую гостью, а та, поняв, чего от неё хотят, начала свой рассказ.

– Меня зовут Генриетта де Гримон, я родилась в тюрьме Тулузы, куда попали мои родители и тётя – сестра отца. Якобинская диктатура уже рухнула, и мои родные, скрывавшиеся на отдалённой мызе у края нашего поместья под видом простых крестьян, уже надеялись, что беда их минует. Но их кто-то выдал. Мои родители ждали решения своей участи восемь месяцев. В тот день, когда я родилась, им зачитали приговор суда – смерть на гильотине.

Девочка говорила спокойно, как видно, давно привыкнув к тому, что её прошлое ужасно:

– Юная тётя попросилась на встречу к начальнику тюрьмы и предложила ему себя в обмен на мою жизнь. Она была красавицей, и мужчина не устоял. Моя Луиза всегда говорила, что начальник тюрьмы оказался порядочным человеком: получив то, что ему предлагали, разрешил уйти и ей. Со мной на руках тётя прошла через всю Францию и отплыла в Англию. И вот мы здесь уже пятнадцать лет, а сейчас Луиза очень больна, теперь мой черёд заботиться о ней. – Девочка замолчала, ей явно не хотелось продолжать.

– Так тебе пятнадцать? – удивилась Катя. – Ты выглядишь гораздо моложе. Боже мой! Ты, наверное, голодала?

– У Луизы больше двух лет нет работы, – отозвалась Генриетта, пожав плечами, – мы давно живём на то, что я зарабатываю пением.

– А что делала твоя тётя, пока не болела?

– Она работала швеёй в магазинах на Бонд-стрит, но потом начала слепнуть и теперь не может больше шить. – На глаза девочки вновь навернулись слёзы.

– Не плачь, сейчас ты поешь, а потом мы поедем к тебе домой, – пообещала Катя.

Марта как раз постелила на столик салфетку и сгружала с подноса тарелки с куском пирога и ножкой цыпленка, а также чайник.

Упрашивать Генриетту не пришлось, она так накинулась на еду, что стало ясно: бедняжка не ела уже давно. Хватило трёх минут, чтобы тарелки стали идеально чистыми.

– Отмой девочку, пожалуйста, пока Поленька не принесла новую одежду, – попросила Катя.

Марта взяла юную гостью за руку и увела на кухню. К тому времени, когда вернулась Поля с платьем, бельём и шляпкой, Генриетту отмыли и расчесали ей кудри. Они оказались тёмно-золотыми с мелькающими в мокрых прядях рыжеватыми отблесками. Пока завёрнутая в простыню девушка обсыхала у камина, Поля на скорую руку ушивала принесённое платье, оказавшееся слишком широким для худенькой фигурки.

Когда Марта вновь привела Генриетту в гостиную, Катя ахнула. Девушка оказалась очаровательной. Огромные глаза цвета морской волны оттенялись сверкающими золотисто-рыжими волосами, а простое белое платье подчеркнуло природную грацию движений и гордую осанку, полученную Генриеттой в наследство от многих поколений сиятельных предков. Катя не скрывала восхищения:

– Какая ты красавица! Тётя обрадуется, увидев тебя такой.

– Нет, она не увидит, Луиза почти слепа…

– Пусть закладывают коляску, – распорядилась Катя и спросила: – Ты знаешь адрес, или сама покажешь, как проехать к вашему дому?

– Я и адрес знаю, и дорогу могу показать.

Коляска уже ждала у крыльца. Катя с Поленькой и юная гостья отправились в сторону порта, где в трущобах селилась лондонская беднота. Дом, указанный Генриеттой, стоял в конце узкой, пропахшей нечистотами и тухлой рыбой улицы, выходящей к Темзе. Девушка двинулась вперёд по лестнице, ведущей на второй этаж, Катя и Поленька шли за ней. В большой мрачной комнате на полу валялось с десяток матрасов, но только на одном из них кто-то лежал, укрывшись тряпьём.

– Тётя Луиза, – позвала Генриетта, опускаясь на колени перед матрасом, – я вернулась! Пожалуйста, открой глаза. Я привела добрую леди, она поможет нам. – Девушка тормошила неподвижное тело. Глаза больной медленно открылись.

– Дорогая, ты поела? – в слабом голосе женщины звучала забота.

Катя подошла к матрасу и нагнулась над лежащей француженкой. Больная так исхудала, что казалось, её кости вот-вот проткнут кожу. Бледное лицо под свалявшимися чёрными волосами выглядело почти мертвенным.

– Я русская княгиня Екатерина Черкасская – хочу помочь вам и вашей племяннице, – представилась Катя. По глазам женщины она пыталась понять, доходит ли до той смысл сказанного.

– А я Луиза де Гримон, миледи. Благослови вас Бог за вашу доброту, помогите моей девочке, мне уже ничто не поможет, – больная без сил закрыла глаза.

– Нужно срочно перевезти Луизу к нам. Давайте поднимем её, – решила Катя и обернулась к Поленьке, – помоги мне, а ты, Генриетта, собирай ваши вещи.

– У нас нет вещей – одни только бумаги, – сказала девушка и вытащила из-под изголовья матраса свёрток, закрученный в кусок засаленной ткани.

Катя подхватила больную с одной стороны, Поленька – с другой, они легко подняли исхудавшее тело. На женщину набросили Катину шаль и потащили её к коляске. Через час больную уже устроили в одной из свободных комнат дома на Аппер-Брук-стрит и вызвали к ней врача.

Катя и Генриетта ждали окончания осмотра в гостиной, Увидев врача, обе встали.

– Что с ней, доктор? – спросила Катя.

– Крайняя степень истощения, – с удивлением сообщил врач. Солидный человек, лечивший хозяев особняков в Мейфэре, давно не видел больных, умиравших от голода.

– А её слепота?

– Тоже следствие истощённости. Два-три месяца усиленного питания и солнце поднимут вашу больную на ноги, и зрение постепенно к ней вернётся.

Проводив доктора, Катя подошла к Генриетте.

– Вот видишь, всё будет хорошо! Ты можешь занять любую комнату, станешь ухаживать за тётей. Мы будем тебе помогать, – улыбнувшись, пообещала княгиня.

Генриетта опустилась на колени и поцеловала Катину руку.

– Миледи, я теперь ваша вечная должница!

– Мне этого не нужно, просто вырасти хорошей женщиной и будь счастлива.

Так в маленький мирок, созданный Катей вокруг себя, вошли ещё двое. А вскоре после этого мистер Буль привёз своей доверительнице большой конверт от Штерна. Внутри лежали два письма. Одно – от Ивана Ивановича, а увидев второе, Катя задрожала.

Вот и наступил момент истины. Её муж, мужчина, которого Катя так любила и которого теперь пыталась ненавидеть, написал ей. Что ждало её внутри конверта? Новый удар или надежда? Долго сидела Катя, держа в руках нераспечатанное письмо, но потом, обозвав себя трусихой, вскрыла печать.

Слёзы заструились по её щекам. Мольба Алексея, его нежность и его любовь, сквозившие в каждом слове, наполнили сердце счастьем. Все крепостные стены, воздвигнутые Катей в душе, рухнули – и всё стало просто и ясно: она простила мужа и любит так же, как и прежде, а может быть, ещё сильней.