Марта Таро - Эхо чужих грехов

– Что же мадам ничего не взяла? – удивился поверенный.

– Мы поэтому и не беспокоились, – развел руками дворецкий. – Кто же от такого добра совсем уедет?

– Вы говорите, карета за ней заехала?

– Да, ваше превосходительство, кучер ей передал записку, он ждал ответа, а тут мадам сама вышла со шляпной картонкой в руках, села в карету и уехала.

– Хорошо, вы можете идти, мы сами всё здесь посмотрим.

Отпустив дворецкого, поверенный взглянул на Щеглова:

– Ну, что делать будем, Пётр Петрович?

– Шкафы разбирать. Вы начинайте от левого окна, а я пойду от правого…

Почти до рассвета рылись они в шкафах, ящиках и сундуках. Но всё оказалось напрасно – ничего, что пролило бы свет на личность и дела обитательницы комнат, под руки не попалось.

– Кажется мне, что мы с вами напрасно всё это затеяли, ведь то, что могло её скомпрометировать, мадам Леже увезла с собой, – сдался наконец поверенный.

– Времени у неё не было – земля под ногами горела, – возразил Щеглов. – Француженка забрала лишь то, что смогла выхватить из ящиков, а если бы пришлось возиться с тайником, Леже не смогла бы так быстро обернуться. Если они с ресторатором одного поля ягоды, а я убежден, что это так, то и у неё должен быть оборудован хорошо замаскированный тайник, вроде того, что я нашёл в ресторане.

Поручик смолк в раздумье, а потом предложил:

– Давайте поставим себя на место живущей здесь женщины. Где она могла устроить тайник, который не собиралась часто открывать?

– Нужно осмотреть стенки мебели и пол, – предложил Штерн.

Он скинул на пол постель и принялся выстукивать все доски, но в кровати не оказалось никаких полостей. Остальная мебель тоже не имела тайников. Оставался пол. Дюйм за дюймом выстукивали мужчины половицы, пока Щеглов не заметил в углу маленькой комнаты нечто странное – три металлических винта на плинтусе. Достав из кармана складной нож, поручик отчистил головки и попытался их выкрутить. Это оказалось не просто, пришлось повозиться. Наконец винты легли на ладонь. Подняв кусок плинтуса, Щеглов легко вынул часть половой доски и обнаружил тайник. В нём лежали свёрнутые в трубку перевязанные голубой лентой бумаги, красный шёлковый мешочек и аптечная склянка с белым порошком.

– Знакомый набор, – сообщил поверенному Щеглов. – В мешке – трава, даже аптекарь не смог сказать, что это такое, а порошок – сонное зелье, это мы уже на собаках проверили: засыпали, бедняги, чуть ли не мгновенно.

Но Штерна интересовали документы. Развязав ленту, он принялся читать. Бумаги его поразили. Это оказались заверенные по всей форме векселя, выданные светлейшим князем Василием Никитичем Черкасским, и две написанные по-французски расписки на имя мадемуазель Франсуазы Триоле, в том, что князь занял у этой женщины огромные суммы, которые обещал вернуть с уплатой ста процентов годовых.

Что ж, по крайней мере, стало ясно, как князь Василий попал в эти сети. Деваться тому было некуда – Франсуаза Триоле держала его за горло. Теперь хотелось бы ещё понять, которая из двух француженок – Франсуаза. Штерн показал бумаги своему спутнику и перевёл написанное.

– Значит, князь Василий – существо подневольное. Всем крутят женщины, – признал Щеглов. Я думаю, что эта Франсуаза – мадам Леже. Я слышал, как она отчитывала обоих – и ресторатора, и княгиню Марию. В этой компании она – предводитель.

Щеглов завернул найденные улики во взятый из шкафа платок и поторопил своего спутника. Чтобы добраться до города к назначенной на полдень очной ставке, времени у них оставалось в обрез.

К губернской канцелярии экипаж Штерна подъехал за несколько минут до полудня. Щеглов сразу же провёл своего спутника в кабинет князя Ромодановского.

Генерал-губернатор поздоровался со Штерном и укоризненно заметил своему помощнику:

– Сейчас нашего арестанта приведут, сам полицмейстер с ним едет, а тебя нигде нет.

Щеглов в двух словах доложил о том, где они были и что обнаружили, а потом выложил на стол найденные вещи. Генерал-губернатор прочёл бумаги и хмыкнул:

– Теперь понятно, как князь Василий влип в это дело…

В дверь постучали, и вошёл человек в форме, как догадался Иван Иванович, полицмейстер, а за ним трое солдат ввели высокого смуглого брюнета в тюремной робе и кандалах. Увидев Штерна, арестант опустил глаза, но было уже поздно – поверенный узнал его.

– Ваше высокопревосходительство, мне известен этот человек, – заявил Штерн, указав на француза, – Это Жак – камердинер Михаила Павловича Бельского. Правда, в камердинерах Жак проходил всего два месяца, а потом хозяин поймал его на краже денег и выгнал.

– Ну что же, месье, вот ваша вина и доказана, – обратился генерал-губернатор к арестанту по-французски. – Поверенный Штерн опознал и вас, и драгоценности, найденные в ресторане при обыске. Иван Иванович оплачивал эти украшения по поручению князя Михаила Бельского. Теперь вам выбирать: либо один ответите за совершённые злодеяния, либо признаетесь, кто вами руководил. Если добровольно всё расскажете и выдадите сообщников, суд может учесть ваше раскаяние, помощь в раскрытии ужасных преступлений и заменить вам повешение каторгой.

На посеревшем лице француза проступил ужас.

– Я всё расскажу, ваше высокопревосходительство, я не хочу умирать за преступления чёртовой ведьмы! – выкрикнул француз. Потом сник и тихо добавил: – Это долгая история. На самом деле мадам Леже зовут Франсуаза Триоле, она – моя тёща, а её дочь Мари-Элен – моя жена. Я не знаю, как это провернули, но при рождении Франсуаза записала собственную дочь ребёнком своей сестры. Та когда-то поехала искать счастья в Россию и вернулась с большими деньгами и женой графа, вот её-то дочерью и записали Мари-Элен.

– Девушка знала, что Франсуаза – её настоящая мать? – вмешался Штерн. – Она осознавала, что совершает преступление, претендуя на чужое наследство?

Француз пожал плечами и равнодушно подтвердил:

– Конечно. Но Мари-Элен всегда выполняла то, что приказывала ей мать. Десять лет назад, когда я познакомился с Франсуазой, та уже слыла самой богатой процентщицей в Париже. Я, молодой офицер, тогда проигрался в пух и прах. Франсуаза ссудила мне деньги, а потом пообещала, что вернёт расписки и простит долги, если я женюсь на её дочери. Мари-Элен только что стукнуло двадцать, и она показалась мне хорошей девушкой, не то что её ведьма-мать, но после свадьбы тёща слова не сдержала, расписки мне не вернула, а наоборот, стала шантажировать долговой тюрьмой.

Арестант закашлялся и попросил воды, с жадностью выпив стакан, он стал рассказывать дальше:

– Два года назад Франсуаза позвала меня и сказала, что Мари-Элен по бумагам – русская графиня. И вот теперь мы должны поехать в Россию, чтобы, устранив всех родственников, заполучить для Мари-Элен наследство. Тёща обещала мне отдать третью часть от продажи всего, что её дочь получит в России, и вернуть наконец мои расписки. Я согласился, выхода у меня всё равно не было.