Бернард Корнуэлл - Властелин Севера. Песнь меча (сборник)

– Замолкни! – крикнул я ей.

Я сердито посмотрел на остальных женщин и детей, сгрудившихся на днище, вопящих и плачущих. Переложив Вздох Змея в левую руку, я вцепился в ворот кольчуги умирающего и втянул его обратно на скамью.

Один ребенок не плакал. То был мальчик лет десяти, который молча смотрел на меня, разинув рот, – и я вспомнил себя в том же возрасте. Что видел этот мальчик? Он видел металлического человека, потому что я сражался, закрыв нащечники шлема. Так было хуже видно, зато я имел более устрашающий вид. Мальчик видел высокого мужчину в кольчуге, с окровавленным мечом, с закрытым металлом лицом, шествующего по кораблю смерти.

Я снял шлем и потряс головой, высвобождая длинные волосы, а потом швырнул мальчику шлем с волчьей головой.

– Присмотри за ним, мальчик, – велел я и отдал Вздох Змея девочке, которая начала вопить.

– Вымой клинок в реке, – приказал я ей, – и вытри плащом мертвеца.

Я отдал щит Ситрику, широко раскинул руки и запрокинул голову, подставив лицо лучам утреннего солнца.

Пятьдесят четыре человека отправились в набег, и шестнадцать из них все еще были живы. Их взяли в плен. Ни один не ускользнул от людей Финана.

Я вытащил Осиное Жало, свой короткий меч, столь смертоносный в «стене щитов», где люди прижимаются друг к другу теснее, чем любовники.

– Если кто-нибудь из вас, – обратился я к женщинам, – хочет убить того, кто над вами надругался, – сделайте это!

Две женщины пожелали отомстить, и я позволил им пустить в ход Осиное Жало. Обе убили своих насильников, как мясники. Одна раз за разом наносила колющие удары, вторая рубила, и оба умерли медленной смертью. Из оставшихся четырнадцати пленников один не носил кольчуги. То был капитан вражеского корабля, седовласый, с чахлой бородкой и карими глазами, воинственно взирающими на меня.

– Откуда ты явился? – спросил я его.

Судя по всему, сперва он решил не отвечать, но потом передумал.

– Из Бемфлеота.

– А в Лундене был? В старом городе, который все еще в руках датчан?

– Да.

– «Да, господин», – поправил я.

– Да, господин, – уступил он.

– Тогда ты отправишься в Лунден, – велел я, – а потом – в Бемфлеот, а оттуда – куда пожелаешь. Ты будешь рассказывать северянам, что Утред Беббанбургский охраняет реку Темез. И еще скажешь им – пусть приходят сюда когда пожелают.

Этот человек остался в живых. Прежде чем отпустить его, я отрубил ему правую руку, чтобы он никогда больше не смог держать меч.

К тому времени мы уже разожгли костер, и я пихнул кровоточащий обрубок в красные угли, чтобы прижечь рану.

Капитан был храбрец. Он вздрогнул, когда мы прижгли культю, но не завопил; кровь его пузырилась, плоть шипела. Я обмотал раненую руку куском ткани, отрезанным от рубашки одного из убитых.

– Иди, – приказал я капитану, указывая вниз по реке. – Просто уходи.

Он пошел на восток. Если ему повезет, он выживет в этом путешествии, чтобы разнести весть о моей свирепости.

Остальных мы убили, всех до единого.

– Почему ты убил их? – как-то раз спросила моя последняя жена.

В ее голосе явно слышалось отвращение – я был так педантично жесток.

– Чтобы они научились бояться, конечно, – ответил я.

– Мертвецы уже не боятся, – сказала она.

Я пытаюсь быть с ней терпеливым.

– Тот корабль покинул Бемфлеот и не вернулся, – объяснил я. – И люди, тоже хотевшие совершить набег на Уэссекс, услышали, какая судьба постигла пропавший корабль. Я убил всю команду для того, чтобы избавить себя от необходимости убивать сотни других датчан.

– Господь Иисус не хотел бы, чтобы ты проявлял такого рода милосердие, – широко раскрыв глаза, проговорила моя жена.

Она – идиотка.

Финан отвел некоторых жителей деревни обратно к их сгоревшим домам, где те выкопали могилы для погибших, в то время как мои люди подвесили трупы наших врагов на деревьях возле реки. Веревки мы сделали из полос, отрезанных от их одежды. Мы забрали их кольчуги, оружие и браслеты. Мы обрезали длинные волосы мертвецов, потому что мне захотелось проконопатить свое судно волосами убитых врагов, – а потом подвесили трупы, и бледные голые тела закрутились на легком ветерке. Вороны слетелись, чтобы выклевать мертвые глаза.

Пятьдесят три тела висели над рекой. Предупреждение тем, кто может последовать за ними. Пятьдесят три сигнала, что другие викинги рискуют жизнью, поднимаясь вверх по Темезу.

А потом мы отправились домой, забрав вражеский корабль.

И Вздох Змея спал в своих ножнах.

– Мертвец говорит, – сказал мне Этельвольд.

В кои-то веки он был трезв. Трезв, серьезен и полон благоговения.

На мой дом налетал ночной ветер. Свечи мерцали, разгораясь красным, на сквозняке, задувающем в дымовую дыру в крыше и сквозь щели дверей и ставен.

– Мертвец говорит? – переспросил я.

– Труп, – сказал Этельвольд. – Он поднялся из могилы и говорит.

Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, потом кивнул, словно подчеркивая, что рассказывает правду. Подался ко мне и зажал руки между колен.

– Я его видел, – добавил он.

– Говорящий труп?

– Он встал!

Этельвольд сделал жест, показывая, что именно имеет в виду.

– Кто «он»?

– Мертвец. Он встал и разговаривает!

Этельвольд все еще пристально смотрел на меня, и на лице его было написано негодование.

– Это правда, – добавил он.

Судя по его тону, он понимал, что я ему не верю.

Я подвинул скамью поближе к очагу.

Прошло десять дней с тех пор, как я убил викингов и подвесил их тела над рекой.

Ледяной дождь шуршал по тростниковой крыше и колотил в запертые ставни. Две мои гончие лежали перед огнем; одна печально посмотрела на меня, когда я зацарапал по полу скамьей, потом снова опустила голову.

Дом этот построили римляне, поэтому пол был выложен плиткой, стены были каменными, но тростниковую крышу я уложил сам. Дождь плевался сквозь проделанное в ней дымовое отверстие.

– И что же говорит мертвец? – спросила Гизела – моя жена и мать двоих моих детей.

Этельвольд ответил не сразу, может, потому, что считал – женщина не должна принимать участия в серьезном разговоре. Но по моему молчанию он понял: Гизела вольна говорить в собственном доме. И Этельвольд слишком нервничал, чтобы настаивать, чтобы я ее отослал.

– Он говорит, что я должен быть королем, – негромко признался он и посмотрел на меня, боясь, как я отреагирую.

– Королем чего? – прямо спросил я.

– Уэссекса, конечно, – ответил Этельвольд.

– А, Уэссекса, – отозвался я, словно никогда не слыхал о существовании подобного места.

– И я должен быть королем! – запротестовал Этельвольд. – Мой отец был королем!