Юрий Корчевский - Ушкуйник. Бить врага в его логове!

Впереди неспешно шел ослик с поклажей, за ним шествовали ушкуйники. Мишаня с тревогой поглядывал на длину теней – они стремительно укорачивались.

Едва они вышли на площадь перед причалами, как увидели, что первые ушкуи, что справа у причала стояли, начали разворачиваться в потоке. Вовремя поспели!

Быстро перекидали поклажу на лодью. Михаил повернулся к парням, вызволенным из неволи:

– Быстро перебирайтесь на лодью! Грести вместе с остальными будете!

Остальные-то, что вернулись с Михаилом, уже знали свои суда и места на них.

Оглянулся Мишаня последний раз на Сарай-город да и перепрыгнул на ушкуй. Не бывать ему больше здесь. Слишком много врагов его в лицо знают. И заявись он потом в город по купеческим делам – опознают, и ждет его мучительная казнь, а уж истязать перед смертью ордынцы мастера!

Первые ушкуи уже отошли от причала, на остальных судах корабельщики суетились, готовясь к отплытию. Настал черед и судов Михаила.

– Все, Павел, отплываем, отдать швартовы!

Отвязали веревки от бревен причала, оттолкнулись веслами от досок.

– Весла на воду! – скомандовал Павел. – И – раз, и – раз, и – раз!

Весла дружно вошли в воду. Поначалу берег не сдвинулся назад ни на пядь. Наконец тяжело груженные суда медленно двинулись вперед, преодолевая инерцию.

С каждым взмахом весла ход становился быстрее и быстрее. Догнали ушедшие вперед суда, подняли парус. Пузатая лодья сильно тормозила ход. Под парусом и веслами они обогнали суда и встали в средине каравана, как и наказывал Костя.

Ветер, хоть и не сильный, но ровный, пока благоприятствовал. Но на передних судах вовсю работали гребцы, хотя были подняты паруса.

– Видать, до темноты Костя подальше от Сарая отойти хочет, – высказал Павлу Михаил свою догадку.

– Правильно делает. Береженого бог бережет, а небереженого караул стережет!

Шли до самой темноты. Если бы светила луна, двигались бы и дальше. Но ночь была безлунная, да еще и небо затянули облака. Суда на ночь ушли со стремнины, подошли ближе к берегу, но не приставали, оставив между бортами и берегом саженей тридцать. Бросили якоря.

Поев холодных лепешек и сала, изнемогающие от усталости корабельщики рухнули на палубу. Здраво рассудив, что на берегу конники, Михаил даже не распорядился выставить дневального – завтра снова всем на весла, и надо дать людям отдохнуть.

Однако он просчитался.

В средине ночи раздался вскрик, шум борьбы. Все вскочили. У борта стоял на одном колене Савва с луком.

– Вот он! – закричал Никита. – Не упусти!

Коротко свистнула стрела, голова над водой исчезла.

– Чего произошло? – не мог понять спросонья Михаил.

– Чужой на борт взобрался! Ушкуй-то гружен тяжело, борта низкие, едва на три ладони над водой. Я думал поперва – свой по палубе ходит, а с него вода льется. Хвать его за штанину, а он брыкнулся и – в воду. Никак украсть чего-нито хотел, шельма.

– Молодец, Савва! Будешь до утра дежурить, а потом спишь до полудня – у нас запасной гребец есть.

Все поворочались, прислушиваясь к ночной тишине, да и уснули.

Отныне на своих судах Михаил выставлял дежурного. Ведь вор прокрался не с берега. Кто-то из кормчих взял в гребцы невольника, а тот, увидев ценности, не устоял перед соблазном. Опять Мишане наука – впредь полагаться только на свои силы.

Утром, едва позавтракав, корабельщики подняли паруса, и караван судов тронулся вверх по Волге. Налегали на весла и гребцы. Невольники с непривычки набивали мозоли на руках, и к вечеру тянуло мышцы.

Вечером, когда суда встали на якоря, Павел заметил:

– Должно, верст семьдесят сегодня прошли, да вчера половину этого. Скоро переволок казацкий на Дон будет.

Мишаня мысленно прикинул путь, которым сюда шли. Далеко еще! Впереди башкиры на своих землях, потом татары казанские. И все время теперь идти против течения – что по Волге, что по Каме, что по Вятке. А это ох как непросто: даже пустым идти тяжко, а уж с грузом – и подавно.

На третий день пути со стороны замыкающих караван судов раздались крики. Встревожился Мишаня, стал всматриваться вдаль, да ничего не приметил, кроме тучи на горизонте – едва видимой тучки. Не гроза ли собирается? А хорошо бы ветер попутный да сильный, хоть бы до Казани. А потом дошло – не тучка это вовсе, а пыль из-под множества конных копыт.

Мишаня взглянул на берег. В конной рати заметно было волнение. Конники тоже заприметили пыльное облако и с тревогой поглядывали назад. Им бы рвануть сейчас, оторваться от кыпчаков подальше, да суда держат. Не бросишь же целый караван с трофеями без прикрытия. Иначе – зачем тогда весь этот опасный поход за сокровищами затеяли, ради чего столько народу полегло?

Гребли до изнеможения, пока не опустилась ночь. Тогда уж последовала команда: суши весла, гребцам отдыхать.

А суда под парусами продолжали идти потихоньку. На корме каждого судна светильник масляный зажгли. Вот следующие за ними суда по этим светильникам и ориентировались. Видно, на переднем судне кормчий отменно реку знал, вел точно по стремнине.

За ночь худо-бедно, а верст двадцать – двадцать пять прошли, отдалились немного от погони. Да и конная рать на берегу заметно замедлила движение ночью. Лошадям ведь спать-есть нужно. Кстати, не только нашим, но и преследующим караван ордынским.

А после сухого завтрака уже черствыми лепешками да салом гребцы снова сели на скамьи. Лобановские ушкуи чуть быстрее пошли. Ворчал Павел – тянула их назад неповоротливая лодья. Однако о том, чтобы ее бросить, не заговаривал.

Гребцы по пояс разделись, пот градом катился по их спинам. Когда кому-то было невмоготу – все-таки невольники ослабли в плену, Павел сажал запасного гребца. Иногда и сам Михаил садился в паре с запасным гребцом. Тогда он, сидя на скамье, обращался лицом в сторону оставленного ими Сарая. Он видел плывущие вблизи ушкуи – почти половину каравана, и все увеличивающееся пыльное облако от преследователей.

Как ни старались гребцы, преследователи медленно приближались. Пока лошади кыпчаков отдыхали, суда уходили вперед. Конечно, конница Кости Юрьева тоже отдыхала – больше ночью, но потом днем отдохнувшие кони легко догоняли караван. «Как бы остановить или хотя бы замедлить бег ордынских лошадей?» – раздумывал Мишаня. Он перебирал разные варианты и все-таки додумался. Идея, которая внезапно озарила его, была настолько проста, что Мишаня сам недоумевал – как раньше не додумался! Уже вечером, когда конница Юрьева встала на ночлег, Михаил приказал Павлу:

– Суда к берегу, хочу с Костей переговорить!

– От каравана отстанем!

– Я недолго, догоним.

Едва ушкуй ткнулся носом в песок, Мишаня спрыгнул на берег и помчался к стоянке. Костя был удивлен, увидев рядом молодого купца.