Анатолий Ковалев - Отверженная невеста

— ОН даже не дослушал оперу до конца, уехал после первого акта! Что это значит?!

— Очевидно, музыка Траэтты ему не по вкусу. Немцы весьма патриотичны и щепетильны в отношении музыки. Его превосходительству, видимо, больше по душе Глюк или Моцарт, — с насмешливой улыбкой предположила Каталина и добавила с деланой обидой: — Возможно, я тоже не в ЕГО вкусе. ЕМУ, наверное, нравятся белокурые пруссачки.

— Что за глупости! — вспылил дворецкий. — ОН клевал на всяких…

— Значит, я оказалась хуже всех! — парировала Каталина. Она не скрывала своего удовлетворения оттого, что план отца не удался с первого захода. Завтра Бенкендорф с императором отбывают в Финляндию, и на следующем представлении его ложа будет пустовать. Тяжесть последних дней будто свалилась с ее сердца, девушке все время хотелось смеяться.

— Зря радуетесь, мадемуазель! — прошипел ей в лицо Венсенн. — ОН, скорее всего, оставил вас на десерт и воспользуется случаем, когда вы переберетесь вместе с труппой в Царское Село. То-то я погляжу, как вы посмеетесь тогда…

— Послушай, ты, кабацкое отродье! — внезапно вспыхнул дотоле молчавший Глеб. — Как ты смеешь оскорблять даму! Да еще свою хозяйку!

— Хозяин у меня другой, да и она никакая не дама! — скривился дворецкий. — Подумаешь, певичка! Да я таких дам имел, может, сотню…

— Ты с кем разговариваешь, свинья?! — Глеб вскочил и застыл в угрожающей позе, подавшись вперед.

— Со свиньей и говорю, сопляк, клистирная трубка! — нагло рассмеялся Венсенн. — Вы оба — позор для ваших родителей! Вы бросили в грязь свои титулы, господин князь и госпожа графиня, теперь вы всего-навсего докторишка с певичкой. Тьфу! — в сердцах сплюнул он и вновь оскалился в мерзкой улыбке, но неожиданно рухнул на пол, получив сокрушительный удар ребром ладони в переносицу.

Рука у молодого доктора оказалась словно из железа. Дворецкий потерял сознание.

— Ты нажил себе смертельного врага, братец! — в отчаянии всплеснула руками Каталина. — Этот хам все равно не мог бы оскорбить меня, оскорбить может лишь равный… Не надо было с ним спорить, через несколько минут он уполз бы в свое логово, а теперь…

— Ну, знаешь ли, я не намерен больше терпеть выходки этого прохвоста! — отрезал Глеб. — Он нас ни в грош не ставит, не потакать же ему!

Между тем дворецкий пришел в себя. Он медленно ощупал распухший нос, с трудом поднялся и, шатаясь, сделал шаг в сторону Глеба.

— Ты за это заплатишь, щенок! — В руке у него мелькнул нож.

— Венсенн, вы забываете, какая миссия возложена на доктора Роше! — закричала Каталина.

Дворецкий ответил сдавленным рычанием и набросился на Глеба, но тот успел перехватить его руку с занесенным ножом и со всей силы ударил Венсенна локтем в солнечное сплетение. Бывший каторжник кулем повалился на пол. На этот раз обморок оказался более глубоким. Грудь дворецкого вздымалась изредка и еле-еле, дыхания слышно не было.

— Это кошмар… — дрожащими губами вымолвила певица. — Что же теперь делать?

— Вели-ка Марселине принести сюда крепкого кофе, — спокойно сказал доктор, рассматривая свой трофей — нож дворецкого, — а я схожу за саквояжем. Думаю, без лекарства на сей раз не обойтись…

Спустя некоторое время они вдвоем сидели в столовой и мирно пили кофе. Венсенн отдыхал на кушетке в гостиной, откуда раздавался его громкий заливистый храп. Обморок плавно перешел в глубокий сон, и будить дворецкого доктор пока не собирался.

— Сколько он так может проспать? — косилась на дверь гостиной Каталина.

— Сколько мне будет угодно, — пожал плечами Глеб. — Волью ему в рот еще несколько капель лекарства, и он не встанет еще сутки. Это нам только на руку. Я кое-что обнаружил в его вещах…

— Ты рылся в его вещах?! — широко раскрыла глаза девушка.

— А что здесь такого? Ведь мы как-никак шпионы! — усмехнулся доктор. — Он-то в моих постоянно роется. Да и в твоих тоже.

— И что же ты нашел?

— Представь себе, список тайных агентов с адресами в Петербурге. Эта бумажка должна заинтересовать нашего общего друга, господина Савельева, который к тому же питает к Венсенну симпатию, родственную моей.

— Ты хочешь передать этот список Савельеву? — еще больше встревожилась Каталина.

— Не только хочу, но и непременно сделаю это. Господин статский советник навсегда избавит нас от каторжника, который, не ровен час, кого-нибудь зарежет. А также Савельев снимет с нас подозрения в отношении шпионажа. Нужно действовать немедленно, пока это человекоподобное животное крепко спит. — Глеб отставил чашку с недопитым кофе, поднялся и пошел к двери.

— Постой! — окликнула его Каталина. Она подошла к молодому человеку вплотную и заглянула ему в глаза. — Ты решаешься развязать войну с моим отцом… Он страшный человек. Ты все хорошо взвесил?

— Я не вижу иного выхода, сестрица, — доверительно произнес он. — Никогда не прощу твоему отцу, что он впутал тебя в эту грязную историю. Главное, зачем? Если бы у него хватило соображения снабдить меня какими-нибудь тайными бумагами, я бы в два счета сделался в Третьем отделении своим человеком и был бы ему неоценимым партнером…

— Глеб, я всегда мечтала о таком брате, как ты, — призналась девушка, по-прежнему пристально и серьезно глядя ему в глаза.

— Я никудышный брат, — ответил он, скрывая смущение. — Не веришь? Спроси Бориса при случае. Но все равно спасибо.

Юноша взял ее руку и прикоснулся к ней губами.

Каталина нежно погладила его белокурые волосы и восхищенно спросила:

— А где ты научился так здорово драться?

— В Сорбонне у нас был один студент-полукровка, англичанин из колоний. Он вырос в Индии и одинаково хорошо владел боксом и индийской борьбой. Я брал у него уроки того и другого…

Дождавшись сумерек, Глеб отправился в особняк статского советника Савельева на Мойке. Он скрыл от Каталины еще одну находку, обнаруженную в комнате Венсенна: неотправленное письмо ее отцу, в котором сообщалось о визите Савельева и о его недвусмысленном предупреждении в отношении дела барона Гольца. Глеб разорвал шпионское послание на мелкие клочки и злорадно бросил их в реку: «Пусть графа отправят в Сибирь! Он это вполне заслужил…»

На рассвете восьмого августа большая дорожная карета, запряженная четырьмя рысаками, въехала в столицу. Виконтесса де Гранси приказала кучеру нигде больше не останавливаться на ночь (ей хватило одной ночевки на постоялом дворе в России, чтобы принять такое решение). Путешественники спали сидя, укрывшись пледами, с трудом вытягивая затекшие ноги. Кучер, всю ночь нахлестывавший лошадей, под утро тоже начал задремывать на козлах. Уставшие, голодные рысаки миновали заставу, окраинные улицы и теперь не торопясь, никем не понукаемые влекли карету по Невскому проспекту, в этот ранний час еще почти пустому. Спящий кучер уронил поводья, его голова безвольно моталась из стороны в сторону, как у мертвеца. И эта большая дорожная карета, траурно-черная, с зашторенными окнами, казалась призраком среди других экипажей, порождением ночного тумана, исторгнутого болотистой столичной землей. В конце концов лошади сами остановились возле открытых дверей кофейни. Их привлек сладкий запах свежевыпеченного хлеба, и они пошевеливали раздутыми ноздрями, жадно впивая его.