Владимир Мединский - Стена

— Если существовала такая нора, — переводя дыхание, произнес Колдырев, — то вход в нее прямо под чьим-то домом. Не то бы обнаружили. Значит, наша крыса живет не тесно.

Воевода вновь повернулся к англичанину.

— Говори, аспид: как выглядел предатель, что из Смоленска к Сигизмунду наведывался?!

— Но, милорд! — взмолился Лесли. — Я же говорю вам: я видел его только со спины!

— А со спины каков он? Высок, низок, стар, молод? Ну!

Пленник на миг задумался.

— Не знаю. Лицо всегда закрывал воротником. Даже волосы не было видно из-под шапки. Шуба хорошая. О, получается, я всегда его видел только зимой! А фигуру рассмотреть было трудно, милорд: шуба широкая. Увы, я ничего не могу сказать об этом человеке.

Между тем, воевода вновь нахмурился, размышляя.

— Ну что? — обернулся он к Колдыреву и Майеру. — Что скорее найдем? Злато это самое тамплиерское али нашу крысу?

— А что нам нужнее? — вопросом на вопрос ответил Григорий. — Крыса-то поважнее будет, Михайло Борисович… Но с ней сложнее. Золото, считай, мы уже нашли. Сложить три бумажки, прочитать, что там прописано, ну и вот оно. Только куда нам ныне-то золото девать? Чай ляхи ярмарку у Стены открыть не позволят.

— Подумаем, — мрачно усмехнулся Шеин. — Одно скажу: если мы золото найдем, то и крысу скорее изловим. Если сокровище в наших руках будет, крыса переполошится и засуетится. Может статься, выдаст себя. Да и Сигизмунд, если ему сообщить, что клад у нас, испугается… Я ведь, ежели что, и в Днепре все это золотишко утоплю, не пожалею! Раз уж посад смоленский огнем пожег… Нет, надо найти тамплиеровы богатства.

— Ну так поглядим!

Колдырев взял у Михаила два бумажных листка, полученных от Лесли, и кусочек пергамена, сложил их вместе на сундуке, пытаясь прочитать надпись. И воскликнул:

— А ведь не цельный это чертеж! Надписи прерываются, линии не сходятся. И как хитро-то сделано — будто все шиворот-навыворот.

Англичанин, внимательно наблюдавший за Григорием, понял по выражению лица толмача смысл сказанного.

— Сэр… — вкрадчиво произнес он. — Сэр, я не говорил этого королю, но вам скажу. Лично вам, и уж вы решите, как нам с вами — вдвоем! — поступить. Ведь никто, кроме вас по-английски не понимает… Здесь не весь документ. В нем не три части, а четыре. И я, возможно, помогу вам, лично вам, найти четвертую часть.

— Что ж ты, петушиное яйцо, бифштекс недорезанный, подкупить меня хочешь? — прошипел Григорий. — Ты ж главный военный преступник, на тебе висят тысячи христианских жизней — ты это понимаешь, скотина? А твоя жизнь не стоит пуговицы на твоем же камзоле!

— Понял. Простите. Я очень хочу жить.

— О чем вы там разболтались? — недовольно спросил Шеин.

— Говорит, есть четвертая часть, — коротко ответил Григорий.

Шеин резко обернулся к пленнику:

— Ну и где же, по-твоему, она?

Лесли не успел ответить. Дверь подвала распахнулась на всю ширину, и на пороге явился Лаврентий Логачев. Едва взглянув на него, воевода вскочил с сундука и спросил отрывисто:

— Поляки? Штурм? Что?!

Логачев привалился к дверному косяку и медленно перекрестился:

— Клим Сошников… — выдохнул он.

— Убитый-то? — Григорий вновь переглянулся с Фрицем и шагнул к сокольничему. — И что он?

— Видели его мои ребята, — Лаврентий глупо хихикнул, тыльной стороной ладони вытер лоб и зачем-то посмотрел на ладонь. — Час тому как видели… Так что одно из двух: или у нас тут призрак шатается, или… или я в чем-то ошибся…

Он не успел договорить.

Страшный удар потряс воеводскую избу. Со свода подвала повалились крошки кирпича и куски известки, тучей взметнулась пыль.

— Это что?! — взревел Шеин, стремительно разворачиваясь и за воротник рывком стаскивая англичанина с сундука. — Что вы там еще нарыли?!

— Это пушка! — взвизгнул барахтающийся пленник. — Боже мой! Без меня они ее неправильно установили, и теперь она бьет не по стене — ядра падают в город! Боже! Боже! Они же поубивают нас всех!

— На стены! — рев Михаила перекрыл даже грохот второго удара. — Гриша, к пушкам! Она близко, ее можно накрыть ядрами! Фриц, всех на Стену! Это приступ!

И быстъ в тот день бой велик, враги толпою ринулись, едва их большая пушка принялась бить по городу. С нашей стороны были дворяне городовые и окрестные, кто еще остался, все, кто остался из стрельцов, отряд, который теперь подготовил германец Фрис, да прежние ополченцы из числа крестьян и посадских. Сеча была страшная, рассказывали мне о ней те, кто сами там рубились. На одного нашего приходилось по двадцать врагов, однако же вновь не отступили смоляне и не дрогнули.

Я же, многогрешный, стал на колени перед образами, начав молитвы читать, прося Господа и Пресвятую Богородицу помочь граду Смоленску, дать его защитникам и на этот раз сил отразить рати вражии.

И как ни ярились поляки, не вышло у них многими силами сокрушить нашу, ныне такую малую силу! Смело их со Стены, будто мечом огненным. И вправду, сказывал кто-то из осадных, будто видывали в небесах Воина, а в руках его огнем пылающий меч, и за его спиною — рать велику.

Говорили, что самого Архистратига Небесных Сил Михаила видали они, и его сила пришла на помощь нашей.

В тот час, как послал Господь людям то видение, ядрами наших пушек разбит был сруб, на котором враги установили свою стенобитную пушку, и она перестала стрелять. До того разрушены были ее ядрами несколько домов, вал земляной поврежден, убиты два десятка людей и многие ранены.

Однако теперь ляхам пришлось оттащить орудие, а на то потратили они великие силы и потеряли убитыми много более чем мы, и при приступе, и при обстреле. Воевода сказал: не осмелятся они в ближайшее время бить по городу из того орудия, чтоб не потерять его. Им, как видно, не рассчитать, куда его правильно ставить, а от того, что не в том месте установили, сами же и проиграли.

Кто ведает, что будет далее? Ныне Силы Небесные пришли нам на помощь и на нашей стороне сражались… Сколько отпущено Господом, продержится град Смоленск на горе врагам нашим и для всей Руси Православной в подмогу духовную.

Зреет гнев народный в русских городах и селениях, и повсюду, из конца в конец, от человека к человеку, передаются грамоты святейшего Патриарха Гермогена. В грамотах своих зовет он русских людей восстать противу супостатов, собирать силы для того, чтоб пойти на них войной всенародной и выгнать вражью силу со Святой Руси. Те грамоты передают из рук в руки, читают на Днепре и на Волге, во всех концах Русской земли.

А в пример всем ставит владыко непокорный Смоленск, коий, кровью истекая, от глада и хлада погибая, помощи не получая и более на нее не надеясь, все равно главу не склоняет и силе чужой не покоряется. И царя уж нет боле на Руси, и бояре предали Отечество свое, Кремль и престол в руки врагу передали, а крепость наша стоит! Ибо защищает сия твердыня само Государство Русское. Сменятся государи, пройдут великие войны, будет еще и печаль, и радость на нашей земле, а сама Россия останется в веках и вовеки, и никому никогда раздавить и изничтожить ее не удастся!