Гэри Дженнингс - Хищник. Том 1. Воин без имени

Теперь вся эта масса людей толкалась локтями, боролась и дралась, чтобы заполучить кусок мяса — даже что-то непонятное, на что уже наступали ногами, или что-либо, что можно было опознать как отвратительный козлиный pizzle и в блаженном состоянии съесть его сырым. Большинство затем бросилось к бочонкам, чтобы запить его вином. Близнецы издавали какие-то булькающие звуки, поэтому я посмотрел на них. Бедные дети склонились, в тщетных попытках удержать рвоту, но все-таки добавили ее к луже разлитого вина, которая теперь добралась до нашей кушетки.

Если повсеместная нагота, музыка, пение и пляски не вызвали полового возбуждения у вакханок, то их звериное пожирание сырого мяса, несомненно, это сделало. Почитатели-мужчины теперь играли с вставшими fascina, они наконец-то стали пользоваться этими органами, хотя и не со своими подругами-единоверками. Маециус набросился на одного из евнухов, который был таким же толстым, и повалил его на кушетку. Затем, без предварительных ласк и поцелуев, Маециус перегнул жреца вниз лицом через край кушетки, взгромоздился поверх громадных ягодиц евнуха и начал проникать в его per anum. Остальные мужчины занялись тем же самым, и все они — и те, кто лежал на животе, и те, кто был сверху, — корчились, стонали и хныкали от наслаждения, как если бы сотрясались от мучительного экстаза во время обычных половых сношений с женщиной.

Зрелище, что я так долго наблюдал во время этой церемонии, казалось, сошло прямо со страниц «Сатирикона» Петрония, только все это не было смешным, радостным или язвительным, ибо происходило с истовой религиозностью и серьезностью. Неудивительно, что важные особы вроде Маециуса платили деньги вымогательнице Денгле. Если бы она раскрыла, что они являются участниками вакханалий, это бы еще полбеды. У Маециуса было гораздо больше причин бояться, если Денгла сообщит всем, что он был тем, кого римский закон называет concacatus, «испачканный экскрементами»: так говорят о мужчине, который совокупляется с другим мужчиной. Закон предусматривал большой штраф и наказание за это преступление против природы, и, естественно, Маециус лишился бы поста префекта Виндобоны.

Женщины-вакханки занимались почти такими же противоестественными вещами. Я, разумеется, подозревал, что все они sorores stuprae [200] Сестры порока ( лат. ). , таковыми они и оказались. Однако я, по крайней мере, ожидал, что эти дамы будут наслаждаться друг другом тем близким, нежным и интимным способом, каким совокуплялись некогда мы с Дейдамией, когда искренне полагали, что являемся сестрами. Эти женщины ничего подобного не делали. Мелбай и остальные откуда-то извлекли olisboí и прикрепили эти приспособления к своему паху. Olisbós — это искусственный fascinum, сделанный из мягкой кожи или полированного дерева; некоторые olisboí напоминали размером и цветом обыкновенный мужской член, однако другие были чрезвычайно огромными и усеяны наростами или имели изогнутую форму, кое-какие были даже выкрашены в черный цвет, как у эфиопов, или покрыты позолотой, или раскрашены в неестественно яркие цвета.

Теперь я понял, что́ Денгла имела в виду под «утолщением», потому что женщины, оснащенные olisboí, вели себя как Маециус со своим пассивным партнером. Без всяких признаков заигрывания, любви или обольщения они просто толкали других женщин на кушетки, набрасывались на них и насиловали. Или, возможно, это слово не совсем здесь подходит, потому что жертвы, очевидно, хотели быть изнасилованными. Мелбай раскачивалась на одной из знатных дам, которую я узнал раньше, на Денглу набросилась ужасная старая ведьма, и ни clarissima, ни Денгла не сопротивлялись, не кричали и не пытались освободиться.

На самом деле так же, как и мужчины, обе женщины-участницы такого совокупления извивались, вздыхали и визжали от наслаждения. Я мог, хотя и с некоторым трудом, предположить, что женщина внизу испытывает какое-то приятное чувство даже от искусственного fascinum. Но я совершенно не мог понять, как женщина, орудовавшая olisbós, могла что-нибудь ощущать, ну разве что она испытывала своего рода извращенное наслаждение, представляя себя мужчиной, stuprator, завоевателем и насильником.

Во всяком случае, спустя какое-то время я увидел, что женщины поменялись местами, просто передав друг другу теперь уже влажно поблескивающие olisboí. Таким образом, они все по очереди играли роль насильника и жертвы, доставляли наслаждение и получали его, или что они там еще ощущали при этом. По этой же причине некоторые женщины получили возможность играть обе роли одновременно, потому что одна из них извлекла очень длинный двухконечный olisbós, который не надо было ни к чему прикреплять. С его помощью любые две женщины могли, встав на карачки, задом друг к другу, вставить его в себя и просто двигаться вперед и назад, получая от этого наслаждение.

Правда, некоторые женщины вообще не принимали в этом участия, просто смотрели. Но они — я догадался об этом по их проявлению hysterikà zêlos — в это время издавали хлюпающие звуки, словно ласкали и растирали руками то, что было у них между бедер. Другие дамы развалились на кушетках поблизости от меня; оставшись на время без партнерш, они улыбались и кивали мне. Но мне абсолютно не хотелось принимать участие в столь извращенном совокуплении. Меня к этому времени уже ласкало множество женщин — давным-давно как женщину, а с тех пор чаще как мужчину, — но каждый раз я пользовался своей собственной плотью, чтобы возбудить и доставить удовольствие плоти любовницы. Этот женский способ удовлетворять друг друга был не только холодным, сухим и отвратительным, но еще и нелепым; партнерши сильно смахивали на коров, использующих продолговатый сосок своего вымени, чтобы проникнуть друг в друга.

Точно так же мне не хотелось присоединиться и к мужчинам-жрецам в их пародии на способ Нерона совокупляться, хотя они, по крайней мере, наслаждались собственными телами, а не презренными заменителями. Я уже знал из личного опыта, какое восхитительное наслаждение получает женщина, ложась с мужчиной, и я отказывался верить, что concacatus, способ этих мужчин, может с этим сравниться.

Все это время пять женщин-музыкантов наигрывали медленную, сладкую, почти пресыщенную фригийскую мелодию — чтобы вызвать в участниках вакханалии любовные чувства, без сомнения. Теперь они снова перестали играть, дабы старейший жрец — которого в этот момент не накачивал ни один из мужчин-почитателей — смог сделать объявление. В чрезвычайно напыщенной манере praecox [201] Выскочка ( лат. ). , объявляющего о начале игр в амфитеатре, он закричал, сначала на греческом, а затем на латыни и готском:

— Молитесь все в священной тишине! Потому что скоро мы станем свидетелями и участниками поистине замечательного события, которое украсит еще больше наш самый святой из праздников во имя Вакха!