Елена Долгова - Камень ацтеков

— Отвяжи меня от скамьи.

— Чуть попозже, когда у тебя пройдут лишние мысли о нашем возможном поединке.

Баррет в душе выругался, сетуя на сообразительность де Ланды. Испанец ушел. Песочные часы блестели стеклами. Песок давно просыпался и лежал в нижнем сосуде аккуратной золотой кучкой. Кружка изрядно посветлела — сейчас она была похожа на простой сосуд из обожженной глины, разве что чуть темнее обыкновенного. Простреленное плечо дергало болью — в нем отдавался каждый вдох, даже легкое движение, каждый удар пульса.

Измучившись, Баррет попытался отвлечься, рассматривая видимый кусок мозаики с гербом, причудливый кормовой фонарь и каменный бюст Филиппа II, но горячка подступила вплотную и время от времени застилала зрение. Один раз показалось, будто статуя испанского короля насмешливо подмигнула.

К полудню Баррет уснул, в раскаленной солнцем каюте ему снился яростный пожар — огонь уже охватил парус, пылающий такелаж рухнул на палубу, но англичанин так и не понял, был ли это люггер «Синий цветок». Взлетели ошметки горелых парусов и пепел, корабль канул в никуда. В звонкой пустоте безвременья пела Саммер — птичка Архипелага. Питер видел ясно голову Памелы, характерную прядь волос у виска и отчасти — нежный профиль. Карлик, хрупкий хитрый урод в облике красивого ребенка, жался возле ее ног.

— Пэм, это ты?.. Что ты тут делаешь?

Певица исчезла. Выл ветер, он гнал на побережье Скаллшорз огромные пенистые валы, хотя где-то в запредельной вышине стояла тишина, Баррет ее не слышал, но знал все-таки, что эта тишина существует. Потом сон опять странным образом смешался. Гордо, без крена, тонул испанский галеон, на мачте вился так и не спущенный флаг. Раздувшиеся тела испанцев медленно сносило течением. За ними по воде тянулся мутный след.

Немного спустя Джо Винд ухмыльнулся своей улыбкой озорной обезьянки, Кормик, щурясь, навел ружье, пуля вышла из ствола, капитан видел, как она погрузилась в его плечо, причиняя нестерпимое мучение. Это страдание сделалось всеобъемлющим, длилось целую вечность. Тела испанцев из воды исчезли. Скалы берега успели рухнуть под напором прилива, раскрошиться и сделаться мелким мусором, постепенно изменилось все — небо, море и сам берег, исчез даже Баррет, который видел сон, но все равно оставалась боль и молчаливое присутствие чужого бога, повелителя звезд, войны и судьбы.

— …Эй, англичанин, приди в себя!

Баррет открыл глаза. Ланда энергично тряс своего пленника за здоровую руку.

— Очнись, тебе говорят. Мне очень не нравится мысль о том, что ты умрешь раньше, чем я этого захочу.

— Сколько прошло времени?

— Какая разница? Плохо то, что ты вовсю орал в бреду, к тому же делал это на родном языке.

— Я вижу густую адскую черноту. Непроглядную тьму и огонь в самой ее середине. И себя в этом огне.

— А как же? Чего ты еще хотел?! Прошел день, сейчас снова полночь. На проклятой галерее болтается проклятый фонарь. Приди в себя, Педро Санчес! Полночь не самое подходящее время для ужина, но ты бы съел чего-нибудь. Я оставил для тебя солонину.

У Баррета пылала голова, он попытался жевать твердое мясо, но оно с точки зрения англичанина отдавало горечью желчи.

— Я развязал тебя, как ты и просил, — мрачно добавил Ланда.

— Спасибо, конечно, только я и так сдвинуться с места не могу.

— Попытайся хотя бы успокоиться и удержаться от бреда. Если ты еще хоть один раз заорешь во все горло «God damned», мне придется тебя заколоть. Ты понял? Заколоть ради моей собственной безопасности.

Потомок славного испанского рода отошел куда-то в угол, оставив пленника в одиночестве. Капитан пиратов лежал, рассматривая окрашенную огнем ночь, его попеременно окатывало тот жаром, то холодом, плечо глухо и неотвязно ныло. Лихорадка от раны усиливала беспросветное отчаяние.

«Это конец, — тоскливо подумал он. — Возможно, у меня начинается антонов огонь».

— Эрнандо!

— Не мешай мне спать, — тут же отозвался испанец. — Ты становишься слишком беспокойным.

— Мне самому не дает покоя плечо.

— Подожди немного, скоро будет еще больнее, — с нехорошей двусмысленностью пообещал испанец.

— Если ты не дашь мне хотя бы вина или чего-нибудь покрепче, я стану орать по-английски так громко, как только сумею. Плевать на последствия. Я человек конченный, мне все равно умирать, зато тебе придется объясняться с Родригесом насчет своего обмана и предательства.

— Вот английская собака!

Ланда вышел из темноты, теперь отблески фонаря окрашивали его напряженное лицо. В горло Баррета уперлось лезвие навахи.

— Только попробуй, Педро, только попробуй хотя бы пикнуть. Сейчас сверну кляп и засуну его поглубже в твою глотку.

— Дурак. Лучше налей мне выпивки.

Ланда подумал и убрал нож.

— Мне совсем не жаль хереса, только он тебе не поможет. Я придумал кое-что получше.

Он исчез, но тут же вернулся, держа что-то в ладони. Баррет напряг зрение и увидел обычные, сорванные с какого-то растения и уже подсохшие листья.

— Что это?

— Да так, странная штука, она редко попадает на восточный берег. Кока. Ее любят горные индейцы аймара, те, которые из перуанского вице-королевства; по мнению дикарей, это зелье — подарок их какой-то богини. Ты просто возьми это в рот целиком и как следует разжуй. Не торопись. Не вздумай проглотить.

Питер растер зубами безвкусный лист. Некоторое время ничего особенного не происходило. Жар не исчез, но боль в плече поприутихла — вроде бы болело не у Баррета, а так, у кого-то другого.

— Возьми еще один, — посоветовал Ланда.

— А третий можно?

— Нельзя. Второй был последним. Иначе ты привыкнешь, будешь жевать листья бесконечно и сожрешь весь мой запас. К тому же, извини, я позабыл тебе сказать, что употреблять это зелье — очень большой грех. Правда, я не думаю, что греховность имеет для пирата значение.

Баррет больше не слушал испанца, он не знал, было ли вызвано это чувство действием листьев, но боль в руке притупилась. Мрачное будущее сделалось неопасным и отодвинулось куда-то в бесконечность, фонарный огонь совсем потерял зловещий оттенок костра.

Ночь была спокойной и длилась вечно. Плескалось сонное море за бортом, огромный галеон был надежным пристанищем, бюст чужого короля и черная кружка исчезли из поля зрения, даже де Ланда больше не казался таким уж негодяем.

Сам Ланда, однако, не разделял эйфории Баррета. Он нашел на руке англичанина пульс, остался чем-то недоволен, потом поискал на шее сонную артерию.

— Угораздило же этого океанского пса получить пулю от своих же бандитов. Если он сдохнет еще до Картахены, тут и Лусия не поможет. Пресвятая Дева! Прошу тебя, пусть он покуда не умирает. Только не в море, не сейчас, не так нелепо и бесполезно. О, Педро Баррет! Ты улыбаешься и не знаешь, что зелье дает силы только потому, что отнимает их у нового дня. Сегодня стало полегче, зато завтра очнешься в тоске, а может быть, и вовсе не очнешься. Нет, до чего же нам не везет! Удача поманит и тут же уйдет, самые лучшие планы оборачиваются крахом.