Елена Долгова - Камень ацтеков

— Сеньорита Лусия, закройте, пожалуйста, окно, — пробормотал он на ломаном кастильском наречии.

Темная фигура пошевелилась и отделилась от проема. Окно оказалось плотно закрытым.

— Эрнандо давал тебе свои листья? — Голос Сармиенто звучал довольно приятно, но английские слова давались ей с некоторым трудом.

— Ах, вот вы о чем… Да, то есть нет. Я хочу сказать, что он не хотел мне их давать, но я сам выпросил это зелье… По чести признаться, сеньорита, сначала мне стало гораздо лучше и, можно даже сказать, совсем хорошо, как будто я заново родился. Вот только вот потом сделалось как никогда тошно. Я тогда думал, что помру.

— Это средство не для тебя, англичанин. Оно не вредит только людям с южной кровью.

— Господи, мэм! То есть, я хотел сказать, сеньорита Сармиенто… Да я и думать о нем больше не хочу.

Женщина подошла еще на один шаг, ее платье попало в пятно солнечного света. Силуэт медленно показался из мягкой тьмы.

«Ну и взгляд у этой лекарши-испанки, — растерянно подумал Баррет. — От такого мурашки бегут. Это вам не кривой пропойца доктор Кид».

Голову Сармиенто покрывал желтый платок, гладкие черные волосы падали из-под него на плечи. Мочки ушей оттягивали массивные серьги, каждая в виде двух неравных соединенных колец. Ее лицо завораживало — правильное, чуть удлиненное, с ясными глазами под прямыми стрелками немного сдвинутых бровей. Небольшой, четко очерченный рот не улыбался — точно так же, как и на портрете Саммер.

— Тебе не нужно слушать колокольный звон, Питер Баррет. Считай, что его нет.

— Ладно, пускай его больше нет, хотя, признаться, от этого звона у меня все трещит под черепом. Так вы с Айла Баллена, сеньорита?

— Я там родилась. Там собаки-англичане убили мою мать и брата.

Баррет не сразу нашелся, что ответить.

— По правде сказать, в тот раз я не высаживался на берег. Не скажу, чтобы я когда-нибудь воздерживался от хорошей драки, — чего нет, того уж точно нет. Но нам попортили такелаж, и «Синий цветок» еще до драки на берегу вернулся на Хайрок. Честное слово, не смотрите на меня так, как будто я каждый день съедаю по испанскому младенцу на обед.

Женщина приблизилась вплотную. Вид у нее был одновременно испуганный и гордый — такое особенное выражение Баррету приходилось наблюдать только у испанок. Сармиенто была к тому же красива теплой, совершенной красотой южанки.

— Тебя, беспомощного, принес сюда Ланда, — сказала она очень спокойно. — Если бы я была свободна выбирать, я бы сразу заколола тебя, чтобы отомстить за пепел Айла Баллена. Ланда не позволил мне убивать и заставил лечить. Это все потому, что он, как и ты, очень любит золото и готов ради него соваться в грязь. Я сделала все, чего он только захотел, спасла твою жизнь и сохранила правую руку. Ты поправишься и снова сможешь нас убивать. Когда-нибудь ты захочешь убить и меня — я вижу это в твоих глазах, по линиям судьбы на ладони.

— Сеньорита Лусия…

— Молчи.

— Ну, ладно, как вам угодно, мэм. Я, конечно, могу заткнуться. Я уже заткнулся. К тому же трудно переспорить вас, работая языком, раз я привык сражаться с мужчинами оружием. В общем, знайте: для человека моих занятий остаться без правой руки — это почти то же самое, что потерять голову, разве что чуток получше. Можете ненавидеть меня сколько угодно, но я-то знаю, кто меня выручил, и я этого не забуду.

Сармиенто ничего не ответила, она, кажется, вышла из комнаты. По крайней мере ее завораживающее лицо исчезло из поля зрения скованного слабостью Баррета.

«Вот ведьма, — подумал он. — Должно быть, в ней играет то ли цыганская, то ли мавританская кровь, то ли примесь индейской. Я бы не удивился, получив дозу отравы в чашке с водой».

— Сеньорита Лусия!

Она появилась снова — как раз и вправду с чашкой в руке. К великой радости Баррета, посудиной оказалась волшебная кружка. Цвет ее оставался мирным, коричневым, разве что с легким отливом более темного цвета — признак далекой, пока еще неверной опасности.

— Пей.

— Спасибо за угощение, сеньорита.

Он выпил смесь до дна — жидкость отдавала растительной горечью и по вкусу, с точки зрения Баррета, немного походила на яд.

Постепенно его обволокла сильная сонливость. Колокол за закрытым окном продолжал медленно и размеренно ударять, или, быть может, это было биение пульса в висках капитана. Он попытался расспросить у Сармиенто, но не сумел подобрать слова, мысли тоже разбегались в разные стороны — юркие, странные и неуловимые. Потолок комнаты поплыл, словно палуба корабля, а потом нехотя встал на свое прежнее место. Баррет опустил веки, надеясь справиться с наваждением, но вместо этого уснул, как будто провалился в никуда.

На этот раз он не увидел снов.

Несколько недель спустя, как раз в тот вечер, когда жара немного спала, разогнанная ветром, свободно гулявшим по прямоугольным кварталам Картахены, Питер Баррет с галереи жилища де Ланды от нечего делать следил за полетом голубиной стаи.

Постройка не могла скрыть внушительного здания соседнего храма. Сизые и белые птицы вились вокруг фризов в стиле барокко, тыльная часть собора, обращенная к дому, выглядела мрачной громадой резного камня, местами помеченного пометом птиц. Невидимый отсюда вычурный фасад выходил на Пласа Майор, в просвет между крышами и камнем церковной кладки можно было разглядеть только кусок стены городского совета и ограду вокруг здания казначейства.

— Эй, англичанин! Спускайся вниз.

Баррет нехотя сошел с галереи во внутренний дворик, де Ланда, который лениво привалился к подпорке, уже ждал его в тени навеса.

— Садись на скамью, возьми чашу и налей себе чего заблагорассудится. Можешь хлестать маисовую водку, хотя я лично в жаркие дни предпочитаю травяной настой. Вижу, ты в себя пришел и больше не походишь на блуждающий призрак, а поэтому займемся делом, время не ждет, и каждый новый день приближает нас к блестящей победе или обидному поражению.

— Я не признаю поражений, Эрнандо.

— Пока что меня вполне устраивают твои вкусы. Ты был когда-нибудь в Веракрусе?

— В одной из лучших крепостей испанских владений? Какого дьявола! Конечно, нет. Хотя, будь у меня побольше людей и не один только люггер, я бы мог туда наведаться.

— Как мне кажется, укрепления Картахены производят лучшее впечатление. Впрочем, твоему подлому сброду с «Синего цветка», Педро, не по силам штурмовать ни здешние, ни тамошние форты.

— Эй, ты! Я не собираюсь спокойно слушать, как на испанский манер коверкают имя, данное мне при крещении. Или ты уймешься, или…

— Ладно, не будем покуда ссориться. Я вижу, ты достаточно окреп для морского путешествия.

— Задумал отправиться в этот самый Веракрус?