Елена Долгова - Камень ацтеков

Де Ланда вытащил из ларя запасной плащ и укрыл им Баррета.

— Пожалуй, и мне надо поспать. Хотя бы на оставшиеся четыре склянки, ведь неизвестно, что будет завтра…

Он влез в свою подвесную койку и через минуту задремал.

Море (то самое, которое казалось одурманенному Баррету тихим и безопасным) качало «Хирону» так, что скрипели доски. Волны били по корпусу и обдавали снаружи кормовую галерею. Резной фонарь в форме замка погас. Тускло светилась узкая полоска чистого неба у самого горизонта.

В пустоте и безвременьи гулко грянул удар. Его металлические вибрации наполнили пространство, отразились от холодной тяжести камня. Чистый звук длился и длился, покуда не начал медленно умирать. Тогда колокол ударил во второй раз так, что, казалось, дрогнули сами стены громады.

— Дон-н-н!

Низкий звон заглушил все остальные обыденные звуки — нежное хлопанье голубиных крыльев, легкий шорох прибоя и пение ветра, заблудившегося среди сотен крыш. Величественные биения следовали друг за другом, пестрая стая потревоженных птиц описала широкий полукруг и снова устроилась на кирпичных карнизах и в фигурных нишах фризов. С неба прямо в грязь улицы спустилась пригоршня потерянного пуха.

Молодая женщина в андалузском платье, вздернув подбородок, задержала внимание на нависающей громаде храма. Колокол, который был сердцем собора, ударил снова — сильно, повелительно и одновременно мягко и призывно. Быстро смахнув ладонью перо с подоконника, хозяйка дома захлопнула окно.

В полутемной комнате тепло пахло высушенной травой. Человек, который только что спал на узкой койке, поднял веки и прищурился на светлый прямоугольник проема и темный женский силуэт.

— Как называется это место? — спросил он по-английски.

Испанка промолчала, а Баррет попытался подобрать уцелевшие в памяти чужие слова.

— Cartagena?

— Не мучайся, англичанин, — послышался довольно бодрый голос де Ланды. — Она сносно знает ваш язык, просто не любит на нем изъясняться. Оно, впрочем, и неудивительно. Лусия Сармиенто родом с Айла Баллена, как раз оттуда, где порезвились английские негодяи.

— Честно признаюсь, порезвились.

— Как ты сейчас?

— Горячка почти исчезла.

— Лусия сама занималась твоим плечом, она же вытащила застрявший осколок. Можешь благодарить сеньориту за спасение жизни и руки, только, клянусь своею шпагой, благодарность свиньи была бы ей дороже.

Баррет попробовал подвигать предплечьем. Где-то глубоко, возле самой кости, болело, повязка, перекинутая через шею, плотно удерживала правую руку возле груди.

— Держать что-нибудь, кроме ложки, ты сможешь только через месяц. По правде говоря, спокойствия ради, я предпочел бы видеть тебя и вовсе одноруким, но моя Лусия слишком старательный врач. Она тебя ненавидит, но не способна причинить больному вред.

Баррет повернул голову в сторону окна, Сармиенто старательно уклонялась от разговора — все тот же темный безликий силуэт на светлом фоне проема.

— Muchas gracias, senõrita.

Она не ответила.

— Как я очутился здесь?

Де Ланда самодовольно улыбнулся.

— Пришлось пойти на остроумный обман. Я заявил Родригесу с самым искренним видом, что ты мой горячо любимый родственник, давным-давно потерянный на Айла Балена. Чувствительные дамы, плывшие на «Хироне», готовы были прослезиться от такой баллады. По счастью, никто из них не заглядывал близко в твои лживые разноцветные глаза.

— Ладно, и что теперь?

— Конечно, я терпеть не могу подонков из английских колоний, но дело прежде всего, иногда оно важнее даже приятной мести. Одним словом, я хочу предложить тебе сделку. Во-первых, ты не попытаешься сбежать или выкинуть какую-нибудь шутку наподобие поножовщины. Во-вторых, ты поможешь мне в предприятии, которое я собираюсь устроить. Не беспокойся, оно не будет вредить Англии, и ты останешься чист перед губернатором Шарпом, да и перед Морганом тоже.

— Если я соглашусь?

— В случае успеха ты получаешь жизнь, свободу и четвертую часть добычи. В случае, если дело сорвется не по твоей вине, — все то же самое, за исключением денег. Если ты откажешься, я тебя убью.

— Что за дело?

— Все то же самое — сокровища Теночтитлана.

— Ты что, способен мне поверить, если я отвечу «да»?

— Может быть, очень может быть…

Де Ланда отошел в сторону, так что Баррет потерял его из виду, и тут же вернулся, держа под мышкой толстую книгу. Ее потрепанный переплет украшали сомнительные пятна цвета засохшей крови.

— Вот. Смотри, Педро, у меня завалялась протестантская библия. Ты дашь мне клятву на ней, точно так же, как клянутся те, которые вступают в ваше треклятое береговое братство. Давай сюда твою лапу — ту самую, правую, которую тебе спасла Лусия.

Ланда немного сдвинул повязку и подсунул переплет под неподвижную ладонь пирата.

— Повторяй отчетливо и не вздумай лукавить, ты же знаешь, я отлично владею вашим языком.

Баррет на память произнес требуемую формулу и увидел, как в полутьме странно блеснул насмешливый взгляд де Ланды.

«Ну ты и дурак, Эрнандо, — подумал про себя капитан флибустьеров. — От клятвы, данной под принуждением, меня легко освободит любой священник на Скаллшорз или даже на Хайроке».

— А теперь смотри сюда, Педро. Смотри внимательно, чтобы у тебя не возникло лишнего соблазна соврать… Вот это было у тебя на шее.

Испанец вытащил медальон на цепочке, открыл его и поднес к самому носу Баррета. С тщательно прорисованной миниатюры словно живая смотрела Пэм. Питер видел ее всякой — мечтательной и насмешливой, холодной и даже неосознанно жестокой. На этот раз под кистью безвестного рисовальщика возникла загадочная Саммер. Ее плотно сомкнутые губы не улыбались, тонкие светлые волосы, разделенные пробором, симметрично спускались на плечи.

Де Ланда выждал немного, защелкнул крышку и убрал медальон в карман.

— Если попытаешься меня обмануть, эта чудесная девушка умрет. О, конечно, никто не поедет на Скаллшорз, чтобы в кабаках разыскивать любовницу пирата. Здесь, в Картахене, странная земля, у которой свои демоны и свои колдуны. Есть способы извести человека на расстоянии, например, по портрету. Знаю, что ты не из пугливых, и не пугаю тебя, просто предупреждаю — помни и то, что я обещал, и свою клятву.

Баррет откинулся на спину и вновь ощутил, как ноет плечо и то, как мелко подергиваются пальцы — то ли от слабости и потери крови, то ли просто от злости, он и сам до конца не понял. Ланда ушел и не простился, наверное, не хотел портить впечатление от последних угроз.

Снова мощно и протяжно ударил колокол соседнего монастыря — эхо металлического раската длилось бесконечно долго. Чтобы не слушать низкий звон, Баррет уткнулся в подушку.