Елена Долгова - Камень ацтеков

— Ланда! — крикнул англичанин, сам не зная зачем.

Ему, конечно, никто не ответил.

На следующий день тюремщик-мышь смотрел на Баррета едва ли не с сочувствием. Обед по крайней мере можно было есть. Баррет попытался разломить кукурузную лепешку, но пальцы плохо слушались. Эта слабость ощущалась не в мышцах, а где-то глубже — в усталом мозгу. Пришлось сначала сжевать пригорелый край, только потом удалось отхватить немного мягкой сердцевины. От еды стало полегче. На левый резец (как раз на тот самый, который шатался) попал плотный, восковой на ощупь комочек. Баррет выплюнул шарик, подождал, пока пройдет дрожь в фалангах пальцев, и, как мог осторожно, счистил воск.

Внутри прятался скатанный клочок тончайшей бумаги и черная горошина, похожая на семя растения.

Изломы на бумаге почти не мешали читать, почерк выглядел знакомым, а английский текст разборчивым:

Разжуй и проглоти черную горошину. Наступит ложная смерть. Покойных арестантов принято хоронить на берегу бухты, в неосвященной земле. Могилы очень мелкие.

— Ах, мерзавец Эрнандо, видна его работа. Похоже на зелья, который я видел у рыжего Алюмнуса. Помнится, алхимик делал эликсир бессмертия. Из золота, трав и еще какого-то дерьма. Однажды попробовал его сам… Умер, конечно.

Баррет, не задумываясь, сунул яд за щеку и раскусил оболочку. Содержимое отдавало землей, маслом, пряностями и еще чем-то — травяным и холодным одновременно.

— Точно, это делал Алюмнус. Старые запасы.

Баррет присел у стены, чтобы не упасть, когда пилюля растворится в желудке, и напрасно прождал некоторое время — ничего особенного не произошло. По ту сторону зарешеченного окна привычно бранились недовольные испанские солдаты и тревожно-резко кричали пестрые птицы. Лягушонок, маленький скользкий гад с золотыми глазами, вернулся и удивленно рассматривал пирата. Баррет хорошо чувствовал каждый свой сустав, беззащитное биение крови в собственных венах, правильные сокращения сердца. Туман в сознании, вызванный вчерашней пыткой, рассеялся.

— Похоже на лекарство от всех болезней. Должно быть, подлец Ланда перепутал средства или Алюмнус опять перемудрил.

В тот же миг в остывшую голову Баррета пришла новая (и очень неприятная) мысль.

«Говорят, не все зелья мучительны. Он некоторых травяных вытяжек отравленные жертвы умирают счастливыми. Что, если яд, который мне подсунули, вовсе не ложный?»

Мысль оказалась очень настойчивой. Баррет по-прежнему не испытывал никакого физического страдания — его с успехом заменяла мнительная тревога.

— Жаль, что кружка осталась у испанца.

Он сунул пальцы в горло, чтобы вызвать рвоту, но нёбо словно потеряло чувствительность — ничего не вышло, яд оставался в желудке.

— Эй, hombre! [13] Парень ( исп.). Принеси-ка мне воды!

Сторож, бесцветный парень с мышиным лицом, не явился.

Англичанин сел у стены. Каждая мелочь замкнутого мира камеры казалась ему яркой и четкой — крепкая цепь на лодыжках, решетка, жидко побеленная стена, слизистая шкурка лягушки, треснутый край пустого кувшина.

— Странно, я никогда не слышал, чтобы так кричали птицы.

Баррет неотрывно ловил тусклый свет прикрытого испарениями дня. Жара и влага медленно вливались в камеру через окно. Через минуту он уже чувствовал, что задыхается.

— Какой же я доверчивый дурак!

Питер попытался подняться, но ноги больше не слушались его, попытался позвать охрану — в горле пересохло.

Лягушонок подтянул лапки и сделал осторожный прыжок. Потом другой. Жара измучила гада — инстинктом он искал прохлады. Рука оцепеневшего человека показалась холодной, но мешала смутная тревога — бурая лягушка убралась в угол и юркнула в незаметную щель, чтобы найти прибежище в другом месте…

Помощник сторожа Хуан пришел через полчаса Он с видимым недоумением рассматривал безнадежно мертвого Баррета.

— А мне говорили, что от воды на голову так быстро не умирают.

Его более опытный сотоварищ пожал плечами.

— Вчера пират был живехонек. Наказание ему не очень повредило. Впрочем, откуда мне знать? Случается, что у здоровых людей ослабевает сила жизни. Думаю, у него лопнул сосуд в мозгу, а может быть, накатила скоротечная лихорадка Море быстро разрушает человека — такие бродяги полжизни проводят на какой-нибудь посудине, болтаясь между водой и облаками, грабя и избивая честных людей. Смелый был головорез.

— Его бы повесили?

— Конечно. Впрочем, какая тебе разница? Чужая судьба это только чужая смерть. Комендант не велел везти тело до материка — сегодня заняты все каноэ. Зароем англичанина на крепостном кладбище.

Оцепеневший Баррет не мог даже поднять век, но отчетливо слышал каждое слово тюремщика.

— Собачья жизнь, — бросил раздосадованный помощник сторожа. — Я пошел сюда ради моей Эвы и пятерых ребятишек. Возись теперь с падалью.

Он ткнул мертвого ногой и ушел за лопатой. Грубо стучали подошвы его башмаков.

Безмолвное отчаяние охватило Баррета. Говорить он не мог. Парализованные мышцы на давали двигаться. Закрытые веки не позволяли видеть, сквозь багровую пленку он мог различать только пятна света и ощущать его тепло.

«Ланда не обманул и не предал меня. Я был в двух шагах от спасения. Но теперь меня зароют заживо. Кто мог предугадать, что комендант крепости разгонит все лодки?»

Испанцы вернулись и переговаривались совсем рядом.

— Нужен кузнец, снять с него цепь.

— Пусть покоится закованный. Лучше оставить все как есть.

— Ждать нельзя, на такой жаре тело быстро разлагается…

Баррета, словно мешок, бросили на носилки и поволокли вниз, потом вверх. Сторож с помощником Хуаном выбрали путь поудобнее для себя и покороче. Под открытым небом веяло теплом, ливень собирался опять, но еще не успел рухнуть на город, смешавшись с тропической жарой.

— Мне кажется, этот угол кладбища не освящен, пробормотал Хуан. — А впрочем, какая разница? Тут очень кстати имеется готовая очень хорошая яма.

— Швыряй его вниз, — приказал сторож. — И закопаем.

— Молиться будем?

— А зачем? Покойник был пират, англичанин и еретик.

— Мы даже не завернули тело в саван.

— Ни к чему тратить холсты. Материя тоже стоит денег.

Баррет рухнул вниз головой и спиной вперед.

Первая лопата земли упала на лицо.

— Ливень собирается, — пробормотал Хуан, — сейчас как хлынет, у меня последнее время ломота в суставах.

Комья почвы посыпались градом.

— Тело уже присыпали, пожалуй, яму сравняем потом. Переждем ливень. Я выпью крепкого вина и угощу тебя. В казарме припрятан кувшинчик.

Оба испанца ушли, на время забыв о Баррете.

Он легко разбирал крики попугаев и даже отдаленный шум прибоя, но не мог шевельнуть хотя бы мизинцем. Как ни странно, удушья он поначалу не чувствовал. Видимо, яд уменьшил потребность в воздухе.