Маргарита Свидерская - Радуга Над Теокалли

— Тебя тревожат посторонние мысли, друг мой, поделись со мною. Это о новом походе на отоми?

— От тебя ничего не скроешь! — после небольшой заминки улыбнулся Амантлан, раздумывая, говорить правду другу или найти выход самому:

— Меня тревожит, только не смейся, женщина.

— Я попытаюсь удержаться от смеха, но неужели нашлась красавица, которая проникла в твое сердце, Амантлан. Интересно, кому это удалось?

— Это не совсем так, Тлакаелель, сердце мое свободно, но…

— Но красавица не дает проходу, а её родственники стремятся заключить выгодный брак.

— Нет. Я даже не знаю, как это объяснить. Все слишком глупо.

— Значит интересно, рассказывай!

— Я привез рабыню. Очень красивую, да что там красивую, она не такая, как все. У неё волосы чуть темнее солнечных лучей, а глаза как два озера, кожа как снег на Попокатепетле.

— Амантлан, таких женщин не бывает.

— К сожалению, такая женщина сейчас в моем доме.

— А почему ты сожалеешь? Получить в добыче редкую красавицу, признайся, ты преувеличил немного, да?!

— Нет. Она такая, как я её описал. Что за игра богов! Но она такая. И к тому же жена Кинич-Ахава — халач-виника Коацаока. Но это еще не все, сама она из семьи Кокомо — правителей Майяпана. И характер её это подтверждает!

— Забавно, пожалуй, даже слишком. Но что тебя больше всего удручает, я не вижу причин для беспокойства.

— Я, возможно, тоже бы не видел, но не знаю, как это объяснить!

— Друг мой, она — твоя добыча, теперь Теночтитлан ее дом. В чем дело?

— Пойми, Тлакаелель, я беспокоюсь за неё, я не хочу, чтобы её у меня забрали!

— А почему ее должны у тебя забрать, ты что серьезно, говорил мне об огненных волосах?

— Да. Я не могу допустить…

— Но подожди, столь редкую рабыню тебе не позволят держать у себя, дело даже не в Кинич-Ахава и не в Кокомо. Ты должен был сразу же привести её и подарить нашему тлатоани! Это измена!3ачем тебе лишние неприятности!

— Должен был, но не подарил, сам не знаю почему.

— Друг мой, если она рабыня, неужели ты до сих пор не смог утолить своего желания? Я не понимаю тебя! Любой редкий экземпляр нужно дарить тлатоани или богам!

— В том-то и дело, что я сам себя не понимаю, — отвернулся от друга Амантлан. Теперь он точно знал, что, не понимая себя, он не сможет разобраться с Иш-Чель.

— Но ты должен завтра же отвести девушку в подарок тлатоани! Сними с себя эту головную боль!

— Она предлагала мне выкуп за себя…

— Ерунда! Никакого выкупа!

— Она ждет ребенка, — выложил Амантлан последний камень из-за пазухи.

— Вот как… — опешил Ттакаелель. — Твоего наследника? Нет ничего ужаснее, что первенец у тебя будет от рабыни, Амантлан, да, это горе!

Потом Амачтлан часто думал, почему он не открыл своему другу, что ребенок у рабыни не его, почему позволил запутать себя еще больше, но не находил ответа. Тогда ему казалось, что главное — это сохранить редкую рабыню в своей собственности. Решение Тлакаелеля повергло его в ужас:

— Тогда, друг мои, выход один — женись на ней, освободи ее перед этим и все! Конечно, это вызовет недовольство некоторых старейшин, но тебе это постепенно простится, правда, путь наверх будет закрыт. Вот, что значит молодость и неосмотрительность!

— Я… — попытался оправдаться Амантлан, но понял, что это бесполезно. Попытайся он теперь опровергнуть обман и тогда совершенно упадет в главах уважаемого человека, мнением которого он очень дорожил.

— Надеюсь, что твоя рабыня действительно так хороша, что стоит тех разочарований, которые она мне доставила!

— В этом — ты можешь быть спокоен. Она удивит и восхитит любого!

— Что ж, тогда ищи успокоение в этом! — Тлакаелель даже не пытался скрыть своего разочарования. Очень огорчил его друг своим опрометчивым поступком.

Амантлан усмехнулся, он представил вновь весь дневной разговор с Иш-Чель и свое глупое положение.

«Женись! А если она этого не захочет? Собственно, а я этого хочу ли?!»

Все было сказано, еще более разочарованный и злой Амантлан стал собираться домой. Для него уже давно стало понятно, что его привязанность к рабыне проявилась, прежде всего, из эгоистических соображений.

Тема, затронутая Тлакаелелем в разговоре, взволновала Амантлана. Он впервые сомневался в правоте друга. Возможно, как всегда, мудрый советник преследовал великие цели, видел будущее далеко впереди, но просто так переписывать историю народа, Амантлан считал преступлением. Зачем же ее искажать? А любое исправление — это искажение драгоценных слов, неоспоримых реальных фактов.

Достойные люди писали столько лет правду об их тяжелой жизни, скитаниях и ошибках, без одобрения совета старейшин не записывалось ничего. Старейшины обсуждали и принимали решение, достоин ли какой-либо факт быть внесенным в Кодексы. Ничто не ускользало от их внимания. Особенно все считали важными данные об их прошлой жизни при угнетателях. Сам факт, что униженные ацтеки посмели восстать, мог и вызывал только уважение и почитание потомков. А дальнейший захват власти — сколько полегло народа, сколько сил стоило эту власть центролизовать и удержать. Страницы Кодекса о построении их государства заставляли гордиться предками. И вот здесь, сейчас, просто так, одному, пусть самому-самому мудрому и образованному человеку в государстве, вдруг пришло в голову, что в Кодексах может содержаться то, что не будет вызывать восторг потомков.

Но люди жили, что же придумывать их жизнь заново? Но для чего? А пройдет еще несколько десятков лет, будет новый мудрый советник тлатоани, и снова перепишут историю? Как же так! Получается, что его дети и внуки никогда не узнают правды?! Как можно допустить, чтобы каждый преходящий к власти брался судить и переиначивать исторические факты? Хорошо, что в настоящий момент еще живы те, кто помнит хоть что-то, бережно передает по крупицам свои знания, и их так же бережно записывают в Кодексы, дополняя, а не вычеркивая. Над решением этой проблемы нужно было подумать и поступить по совести, по его совести, так как именно он представляет. Возможно, впервые, пойти против Тлакаелеля. Амантлан не представлял, как он будет решать эту проблему, но знал, что не позволит уничтожить старые Кодексы.

Грустные мысли еще больше, усугубили его плохое настроение. Он понял, что никакая прогулка не развеет их, пока не будет обговорено положение странной женщины, появившейся в его доме.

Но, прежде всего ему предстояло решить, что хочет он. К несчастью, ответа на этот вопрос у него не было, а потому он недовольно ворочался на жестковатых досках каноэ, которое направлялось к его загородному дому.

Становилось все темнее. Прозрачная вода озера, вечернее благоухание садов чинампе приятно пьянило своим ароматом, постепенно успокаивая. Мысли стали принимать более мирное, направление. Ему пришлось согласиться с тем, что предложение Тлакаелеля (всё-таки мудрец!) было самым верным — он может спасти рабыню, сделав своей женой. Но тогда действительно летели в пропасть долгие годы его упорного продвижения наверх.