Джордж Сильвестр Вирек - Пленники утопии. Советская Россия глазами американца

Мы частенько посмеивались над Петром с его неприступной стеной, – улыбка освещает морщинистое лицо великого князя, – но только сейчас поняли, что он неосторожно выстроил тюрьму для себя и для нас. Сколько мы над ним за это шутили! Только чувство юмора помогало перенести чудовищное напряжение, в котором мы находились. Я понял, почему в дни Робеспьера французские аристократы шли на гильотину с улыбкой. Я впервые осознал, что немцы называют Galgenhumor, «юмор висельника».

Юмор – это костыль, на который душа опирается в отчаянии. Однако в такой ситуации юмор невозможен без неколебимой веры в духовные ценности жизни. Вера дала нам не только костыли, но крылья для души, которую не удержат никакие темницы.

Самым тяжким испытанием оставалось отсутствие новостей. К нам не допускали ни единого клочка бумаги, ни газеты, ни письма. Герметически изолированные от окружающего мира, мы чувствовали себя более одинокими, чем на острове Робинзона Крузо.

Выстроенный в марокканском стиле дворец Петра был просторным, так что мы не теснились, но иногда голодали. Большевики постановили, что мы должны получать тот же паек, что солдаты их армии. Он состоял из хлеба и бобовой похлебки два раза в день. И так месяц за месяцем.

Я был не против жить на похлебке из бобов, поскольку предпочитаю вегетарианскую пищу. Но вдовствующая императрица не могла это есть. Из-за почтенного возраста и ухудшившегося здоровья ее организм стал очень чувствительным. Дети тоже возмущались однообразием стола. Иногда кто-то из верных крестьян умудрялся переправить нам цыпленка для императрицы. С каким удовольствием мои дети обгрызали потом его косточки.

Повторюсь, простота жизни меня не пугает. Все, что мне нужно – комната для работы и сна и ванная. Вот без ванной, боюсь, я не выживу. Как бы я не хотел вернуться домой, но и там не смог бы жить без ванной. Один американский репортер спросил меня, почему в Нью-Йорке я остановился в роскошном отеле. Он усмотрел противоречие между этим жилищем и предпочтением, которое я отдаю духовной стороне. «Думаете, я стал бы духовнее, если бы жил в трущобах?» – парировал я.

Даже Сын Человеческий не пренебрегал драгоценными маслами. Душа может вынести любые условия, но лучше всего раскрывается при разумном материальном комфорте. Духовность не противоречит гигиене. Америка может достичь большей духовности, чем Европа, из-за лучших условий жизни и питания.

Наконец, во мраке несчастий мелькнул лучик удачи. Моряк, командовавший нашей стражей, оказался матросом с Черноморского флота. Он служил под моей командой. Я его не помнил, но он меня помнил [76] Охрану возглавлял представитель Севастопольского совета Ф. Л. Задорожный, ранее матрос Черноморского флота, который в 1916 г. служил в Качинском авиационном отряде, организованном великим князем Александром Михайловичем. . На флоте меня любили. Меня всегда интересовали люди вне зависимости от чина. Я никогда не относился к подчиненным как к винтикам машины. И такое отношение принесло неожиданные плоды.

Матрос, имя которого я не могу назвать, прибыл к нам пламенным большевиком. Подобно большинству своих товарищей он верил, что Ленин пришел устроить рай на земле. Мы – и собственный здравый смысл – открыли ему глаза. Вскоре он перестал быть большевиком в душе, но оказался достаточно умен, чтобы скрыть эту перемену от советских шпионов.

О происходящих событиях он и сам не знал, но слышал толки об ожидающемся приходе немцев в Крым. Зато он в точности знал планы местного Совета.

В апреле 1918 г., за несколько месяцев до убийства государя, Совет Ялты, русского Биаррица, понимая, что Крыма большевикам не удержать, решил ликвидировать всех нас до прихода немцев. Точно так же другой местный Совет принял решение об убийстве государя.

Верный моряк всеми силами пытался отсрочить приведение кровавого приговора в исполнение. Бежать было невозможно, но мы решили защищаться до последнего. Большевики забрали наши ружья, но не тронули коллекцию оружия, которую хранил великий князь Петр.

Мы вооружились чем могли, полные решимости не позволить женам, детям, да и самим себе попасть живыми в лапы большевистской толпы. Теперь мы спали не раздеваясь. Половина все время бодрствовала на страже, пока другая отдыхала. День за днем проходил в тягостном ожидании, а мы тем временем совершенствовались во владении потешным старинным оружием.

Даже тогда юмор не покинул нас, видевших весь абсурд положения. Мы особенно подтрунивали над нашим врачом, уверенные, что он всех переживет. Советские решили оставить его в живых – им нужны доктора. Великие князья им не нужны.

Все, от вдовствующей императрицы до младшего из детей, были готовы встретить смерть в любую минуту. Удивительно, как же все-таки много может выдержать человеческое сердце. Наша пытка продолжалась неделю за неделей, а мы шутили, поедая бобовую похлебку, готовые встретить последний час с веселой улыбкой.

Кризис разразился за несколько дней до Пасхи. Нашему верному стражу удалось спасти нас, столкнув лбами разные Советы. Большую часть его бойцов составляли большевики из Севастополя. Он сказал им, что ялтинский Совет не имеет права лишать нас жизни – эта честь принадлежит севастопольскому Совету. Пока оттуда не поступит приказ, нас надо защищать от преждевременной «казни». Однако терпение ялтинцев иссякло, и удерживать руку убийц стало более невозможно. Мы вручили души Господу, уверенные, что следующей Пасхи уже не увидим.

Внезапно зазвонил телефон. Начальника охраны вызвали к аппарату. С другого конца провода грубый немецкий офицер объявил ему, что немцы заняли весь Крым и сейчас прибудут в наше поместье. Большевистская стража впала в отчаяние – фортуна повернулась против них. Теперь им самим некуда бежать. Полностью отрезанные, они были уверены, что немцы их всех перестреляют.

Прибывшие немцы очень вежливо предложили нам свою охрану. Мы столь же вежливо отказались. Мы поручились за наших стражников, и в одно мгновение большевистские тюремщики превратились в императорскую гвардию!

Немцы обращались с нами с исключительным почтением. Мы были их пленниками, но не имели оснований жаловаться. Ни одной ложки не пропало, ни одной тарелки не было разбито, ни одной бутылки вина не было украдено из погреба. Немцы соблюдали строжайшую дисциплину даже в это время. Они могли быть грубыми или милыми – как прикажут! Император Вильгельм, зная о нашем бедственном финансовом положении, предложил удовлетворить все наши нужды. Разумеется, мы отказались.

В то время немцы в России были всемогущи. Уверен, они могли бы спасти государя, если бы как следует постарались».