Елена Первушина - Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Но вот парадокс, который очевиден. Маяковский, так блистательно доказывавший, что поэт не должен кончать жизнь самоубийством, особенно если является знаковой фигурой в литературе, совсем скоро 14 апреля 1930 года выстрелит себе в сердце.

Стихи Маяковского очень часто превращались в монолог, послание, обращенное к кому-то – к конкретному человеку: к другу, к любимой, к социальной группе, к классу, ко всему человечеству, к Солнцу, к «товарищам потомкам». И еще чаще этот монолог подразумевал приглашение к диалогу. Даже от мертвого уже Есенина Маяковский словно ждет ответа:

В 1924 году по случаю 125-летнего юбилея Маяковский решил обратиться к Пушкину. Конечно, следовало ожидать, что стихотворение под названием «Юбилейное», написанное Маяковским, ничем не будет напоминать официальные речи «по случаю» или традиционные застольные тосты в честь юбиляра. Конечно, на этот раз Маяковский поставил перед собой задачу поговорить с Пушкиным как с живым человеком, сделать его живым для своих читателей, которые все еще пытались, следуя заветам юного Маяковского и его друзей-футуристов: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности» [69] Манифест вошел в сборник «Пощечина общественному вкусу» и опубликован 18 декабря 1912 года. . Теперь он хочет показать, что Пушкин – не икона и не памятник самому себе, с ним можно говорить по душам, более того, с ним можно работать бок о бок:

И между разговором о современной ему поэзии, между шутками о поэзии XIX века (но вполне корректными и дружескими) внезапно прорывается:

Что значит слово «поэзия» в этой строке? Ведь поэзии-стихотворчеству вовсе не противопоказана «рифма точная и нагая» – Маяковский это знал, неоднократно заявлял в печати и публично, собственно, призывал разрушить старые каноны для того, чтобы освободить от пут истинную поэзию. Но здесь «поэзия» – это не просто стихи, а «лирика» (не эпос и не драма), стихи «о чувствах», прежде всего, о любви, сама стихия любви, пронзающая мироздание. Маяковский чувствовал это не хуже символистов, и шутливо признавал свое бессилие перед этой стихией:

Через год, как нам известно, он будет говорить с Есениным и, возможно, тоже «проговорится» и скажет о том, что не относится к «социальному заказу», о том, что беспокоит именно его:

В том-то и проблема, что работа на «социальный заказ» предполагает некоторую регулярность, а поэзия – это, прежде всего, эмоции, и революционная поэзия тем более. А эмоции непредсказуемы и прихотливы.

К этой теме он будет постоянно возвращаться в «Разговоре с фининспектором о поэзии», написанном в 1926 году:

Но финал «Юбилейного» – безоблачно радостный и жизнеутверждающий, как финал 9-й симфонии Бетховена:

Любить жизнь для Маяковского означало – любить Лилю Брик. Многим современникам эта рыжеволосая женщина запомнилась как само воплощение жизни, солнце, способное осветить даже голодные и тревожные революционные годы. Все, кто знакомился с ней, в первую очередь обращали внимание на ее волосы, чтобы удостовериться, достаточно ли они рыжие.

Маленького Васю Катаняна [70] Василий Васильевич Катанян (21 февраля 1924, Тифлис, Грузинская ССР, СССР – 30 апреля 1999, Москва) – советский кинорежиссер-документалист, писатель-мемуарист. Сын Василия Абгаровича Катаняна (1902–1980) и певицы и журналистки Галины Дмитриевны Катанян (1904–1991), в девичестве Клепацкой. Его отец, Василий Абгарович Катанян, один из первых биографов Маяковского и с 1937 года – муж Лили Брик (официально зарегистрированы в 1956 г.). , будущего биографа Лили, цвет ее волос поразил: «Мне… понравилась эта невысокая женщина, веселая и ласковая ко мне. Смутно помню, что меня поразили ее волосы необыкновенного цвета, которого я никогда не видел… Волосы Лили… даже, как мне казалось, светились золотом. По дороге домой я спросил, что это такое. „Она рыжая, и это необычный цвет, встречается редко. И сама она редкая, необычная“, – добавила мама. В этом я убедился, общаясь в ней в течение полувека».

А вот что запомнилось Лидии Гинзбург: «Шкловский назначил мне деловое свидание у Бриков. Он опоздал, и меня принимала Лиля Юрьевна. Одета она была по-домашнему просто, в сером свитере. По-видимому, мыла голову, и знаменитые волосы были распущены. Они действительно рыжие, но не очень, – и вообще на рыжую она не похожа. Тон очень приятный (не волос, а ее собственный тон).