Елена Первушина - Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Много талантливейших рук работало над тем, чтоб красиво и грозно вылепить лицо теперешней России, – но всмотритесь, вы различите следы и наших пальцев…

Правда, у нас было много трюков только для того, чтоб эпатировать буржуа.

Но ведь это ж только противодействие желанию истребить нас, а значит, и все молодое.

Что было?! Вдумайтесь только во всю злобу, в весь ужас нашего существования: живет десяток мечтателей, какой-то дьявольской интуицией провидит, что сегодняшний покой – только бессмысленный завтрак на подожженном пороховом погребе (ведь В. Хлебников два года назад черным по белому пропечатал, что в 1915 г. люди пойдут войною и будут свидетелями крушений государств, ведь в прошлом году в моей трагедии, шедшей в Петрограде, в театре Комиссаржевской, я дал тот самый бунт вещей, который сегодня подмечен Уэльсом), кликушески орет об этом, а в ответ – выкормленный старческий смешок: „О розах надо писать, о соловьях, о женщинах… Брюсова б почитали…“

Теперь не может быть места не понимающим нас!

Кому может показаться туманным язык лирика Лифшица (кажется, он сейчас ранен в одном из боев в Австрии), когда жизнь приучила к ласковым змеям языка дипломатов.

Кому покажется странной моя речь, ударная, сжатая, – ведь сейчас только такой язык и нужен, ведь нельзя же, да и времени нет, подвозить вам сегодняшнюю, всю состоящую из взрывов, жизнь в тихих, долгих, бурсацких периодах Гоголя.

Теперь жизнь усыновила нас. Боязни нет. Теперь мы ежедневно будем показывать вам, что под желтыми кофтами гаеров были тела здоровых, нужных вам, как бойцы, силачей. Сделаем так, чтоб уже никто не посмел лить в наши горна воду недоверия.

И пусть каждый, выковав из стали своего сердца нож стиха, крикнет, как Хлебников:

Футуристы едут на гастроли: в Симферополь, Севастополь, Керчь, Одессу, Кишинев, Николаев, Киев, Минск, Казань, Пензу, Ростов, Саратов, Тифлис, Баку. «Ездили Россией. Вечера. Лекции. Губернаторство настораживалось. В Николаеве нам предложили не касаться ни начальства, ни Пушкина. Часто обрывались полицией на полуслове доклада».

А тем временем в Москве совет Училища живописи, ваяния и зодчества постановил исключить Маяковского и Бурлюка. Снова не обошлось без скандала – многие газеты в Москве и в провинции публикуют статьи: «Репрессии против футуристов», «Дурная трава из поля вон», «Финал футуристических выступлений».

В 1915 году в «Бродячей собаке» Маяковский читает новые антивоенные стихи:

Петербургская поэтесса Татьяна Владимировна Ефимова, публиковавшаяся под псевдонимом Вечерка [76] Позже Татьяна Владимировна вышла замуж за Бориса Дмитриевича Толстого и вошла в историю литературы под именем Татьяна Толстая-Вечерка. Была знакома с Крученых, Маяковским, Хлебниковым, Блоком, Кузминым, Ахматовой. Опубликовала четыре сборника стихов, беллетризированные биографии Лермонтова и Бестужева-Марлинского. В 2007 году вышел сборник ее стихов, статей, дневниковых записей и воспоминаний «Портреты без ретуши». , позже рассказывала Алексею Евсеевичу Крученых, в чьем пересказе мы и знаем эту историю: «Публика по большей части состояла именно из „имеющих все удобства“ застыла в изумлении: кто с поднятой рюмкой, кто с куском недоеденного цыпленка. Раздалось несколько недоумевающих возгласов, но Маяковский, перекрывая голоса, громко продолжал чтение. Когда он вызывающе выкрикнул последние строчки… некоторые женщины закричали: „Ай, ох!“ – и сделали вид, что им стало дурно. Мужчины, остервенясь, начали галдеть все сразу, поднялся гам, свист, угрожающие возгласы. Более флегматичные плескали воду на декольте своих спутниц и приводили их в себя, махая салфетками и платками.

Маяковский стоял очень бледный, судорожно делая жевательные движения, желвак нижней челюсти все время вздувался, – опять закурил и не уходил с эстрады.

Очень изящно и нарядно одетая женщина, сидя на высоком стуле, вскрикнула:

– Такой молодой, здоровый… Чем такие мерзкие стихи писать – шел бы на фронт!

Маяковский парировал:

– Недавно во Франции один известный писатель выразил желание ехать на фронт. Ему поднесли золотое перо и пожелание: „Останьтесь. Ваше перо нужнее родине, чем шпага“.

Та же „стильная женщина“ раздраженно крикнула:

– Ваше перо никому, никому не нужно!

– Мадам, не о вас речь, вам перья нужны только на шляпу!

Некоторые засмеялись, но большинство продолжало негодовать, словом, все долго шумели и не могли успокоиться. Тогда распорядитель вышел на эстраду и объявил, что вечер окончен.

Вскоре я услышала, что „Бродячую собаку“ за этот „скандал“ временно или совсем закрыли».

Сам же Крученых рассказывал: «В период 1913–15 гг. мы выступали чуть ли не ежедневно. Битковые сборы. Газеты выли, травили, дискутировали. Всего не упомнишь…».

«Радостнейшая дата. Июль 1915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками», – записывает Маяковский в автобиографии.

Познакомились они на даче в Малаховке, под Москвой. Тогда Маяковский считался поклонником Эльзы, причем поклонником крайне «неблагонадежным», а потому нежеланным. Позже Лиля будет вспоминать: «Мы сидели вечером на лавочке около дачи, пришел Маяковский, поздоровался и ушел с Элей гулять. Сижу полчаса, сижу час, пошел дождь, а их все нет. Папа болен, и я не могу вернуться домой без Эли. Родители боятся футуристов, а в особенности ночью, в лесу, вдвоем с дочкой».

Отец Лили болен раком, поэтому она особенно злится на сестру.

В семейной жизни самих Бриков меж тем наступил разлад. «Потом была война 14-го года, мы с Осей жили уже в Петербурге. Я уже вела самостоятельную жизнь, и мы физически с ним как-то расползлись… – пишет Лиля. – Прошел год, мы уже не жили друг с другом, но были в дружбе, может быть, еще более тесной. Тут в нашей жизни появился Маяковский».

Юрий Александрович вскоре умирает, после похорон Лиля возвращается в Петербург (точнее, уже в Петроград – в августе 1914 года на фоне все возрастающей ненависти к немцам, по решению Николая II, столице присвоено более «славянское» имя). Туда же приезжают Эльза и Маяковский. Он как раз возвращается с дачи в Куоккала {ныне – пос. Репино. – Е. П. }, где «с подачи» Чуковского он познакомился с Репиным и побывал в Мустамяки {ныне – пос. Молодежное. – Е. П. }, где встречался с Горьким.