Елена Первушина - Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Лиля вспоминает: «Поздоровавшись, он пристально посмотрел на меня, нахмурился, потемнел, сказал: „Вы катастрофически похудели…“ И замолчал. Он был совсем другой, чем тогда, когда в первый раз так неожиданно пришел к нам. Не было в нем и следа тогдашней развязности. Он молчал и с тревогой взглядывал на меня. Мы умоляюще шепнули Эльзе: „Не проси его читать“. Но Эльза не послушалась, и мы услышали в первый раз „Облако в штанах“. Читал он потрясающе. Между двумя комнатами для экономии места была вынута дверь. Маяковский стоял, прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую тетрадку, заглянул в нее и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвел глазами комнату, как огромную аудиторию, прочел пролог и спросил – не стихами, прозой – негромким, с тех пор незабываемым голосом:

– Вы думаете, это бредит малярия? Это было. Было в Одессе.

Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда.

Маяковский ни разу не переменил позы. Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, издевался, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями.

Вот он уже сидит за столом и с деланной развязностью требует чаю.

Я торопливо наливаю из самовара, я молчу, а Эльза торжествует – так и знала!

Мы обалдели. Это было то, что мы так давно ждали. Последнее время ничего не могли читать. Вся поэзия казалась никчемной – писали не так и не про то, а тут вдруг и так, и про то.

Первый пришел в себя Осип Максимович. Он не представлял себе! Думать не мог! Это лучше всего, что он знает в поэзии!.. Маяковский – величайший поэт, даже если ничего больше не напишет.

Ося взял тетрадь с рукописью и не отдавал весь вечер – читал. Маяковский сидел рядом с Эльзой и пил чай с вареньем. Он улыбался и смотрел большими детскими глазами. Я потеряла дар речи.

Маяковский взял тетрадь из рук О. М., положил ее на стол, раскрыл на первой странице, спросил: „Можно посвятить вам?“ – и старательно вывел над заглавием: „Лиле Юрьевне Брик“».

Это поэма о любви, но вдохновлена она, разумеется, не Лилей Брик. «Мария» – это на самом деле две женщины: Софья Шамардина и Мария Денисова.

С Софьей Шамардиной Маяковский познакомился в 1913 году. Она восторгалась его поэзией, ходила в «Бродячую собаку», участвовала в постановке спектакля по пьесе «Владимир Маяковский», помогала в организации турне. Владимир Владимирович быстро придумал ей прозвище – Сонка [77] Так звали героиню чрезвычайно популярной в начале ХХ века пьесы польского символиста Станислава Пшибышевского «Вечная сказка», рассказывающей о смелой девушке, дочери колдуна, чья любовь смогла преобразить старого немощного короля и превратить его с сильного и мудрого правителя. Александр Блок был знаком с этой пьесой, она, несомненно, повлияла на его «Короля на площади». . Ей поэт посвятил «Послушайте! Ведь если звезды зажигают…». Они расстались, когда Маяковский познакомился с Бриками. Уже после этого Софья писала: «Книга Маяковского – посредник между мной и людьми». Позже Софья вышла замуж за народного комиссара по военным делам Иосифа Адамовича.

С Маяковским они несколько раз встречались, но он уже думал только о Лиле: «Потом долго говорил мне о Лиле, о своей любви к ней. „Ты никому не верь – она хорошая“. Показал мне фотографии. Так настороженно смотрел на меня, пока я вглядывалась в лицо ее. „Нравится?“ – „Нравится“. – „Люблю и не разлюблю“. Я сказала, что если семь лет любишь, значит, уж не разлюбишь. Срок этот казался невероятно большим (и был доказательством того, что ее можно так любить). И какое-то особое уважение к Маяковскому у меня было за эту любовь его». В другой раз: «И в этот раз почувствовала, какой большой любовью любит Маяковский и что нельзя было бы так любить нестоящего человека». Встретилась с Лилей и восхитилась ею «уже давно приготовленная Маяковским к любви к ней. Красивая. Глаза какие! И рот у нее какой!» В 1923-м Софья стала партийным работником, потом была репрессирована и через семнадцать лет реабилитирована. Написала воспоминания о Маяковском.

С.С. Шамардина

М.А. Денисова

С Марией Маяковский действительно в первый раз встретился в Одессе. Еще один из участников турне футуристов, Василий Каменский, вспоминал: «Он совершенно потерял покой, не спал по ночам, и не давал спать нам.

Бурлюк говорил ему прямо:

– Напрасно страдаете, Владим Владимыч. И нас зря мучаете. Поверьте, – из первой любви никогда ничего не выходит. Это известная истина».

Марии тогда было восемнадцать лет, она училась живописи в частной студии. Каменскому запомнились ее «замечательные сияющие глаза». Видимо, понимая, что времени в обрез, Маяковский уже через несколько дней делает Марии предложение.

Старший и многоопытный Бурлюк, разумеется, прав. Ничего не получилось. Кроме стихов. Мария не ответила на любовь поэта-гастролера. Она уже собиралась замуж за другого. В поэме мы читаем:

Марию ждала долгая жизнь, полная перипетий. Она уехала из Одессы в Москву, училась в знаменитом ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские), ездила с мужем в Швейцарию, где брала уроки живописи и скульптуры, затем стала руководителем художественно-агитационного отдела Первой Конной армии, вышла замуж во второй раз – за члена Реввоенсовета Первой Конной Ефима Щаденко. Делала портреты мужа и других командиров Гражданской войны, в 1932 году закончила скульптурный портрет Сталина. В 1944 году тяжело больная Мария Александровна покончила с собой.

Две эти влюбленности были подобны влюбленности шекспировского Ромео в Розалинду перед встречей с Джульеттой. Но, возможно, у вас возник вопрос – пристойно ли посвящать женщине стихи, вдохновленные не ею? Во всяком случае, такой вопрос возник у Лили. Что же ответил ей Маяковский? «Когда я спросила Маяковского, как мог он написать поэму одной женщине (Марии), а посвятить ее другой (Лиле), он ответил, что пока писалось „Облако“, он увлекался несколькими женщинами, что образ Марии в поэме меньше всего связан с одесской Марией и что в четвертой главе раньше была не Мария, а Сонка. Переделал он Сонку в Марию оттого, что хотел, чтобы образ женщины был собирательный; имя Мария оставлено им, как казавшееся, ему наиболее женственным»