Елена Первушина - Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Но на первых порах в Маяковского, а точнее – в его поэзию влюбился Осип Брик. Лиля вспоминает: «С этого дня Ося влюбился в Володю, стал ходить вразвалку, заговорил басом и написал стихи, которые кончались так:

И поскольку «Облако…» не хочет брать ни одно издательство, он решает издать его сам. «Цена вопроса» оказалась вполне приемлемой, при условии экономии. Лиля Юрьевна вспоминает: «Принцип оформления был „ничего лишнего“, упразднили даже знаки препинания. Смешно сказал лингвист, филолог И.Б. Румер, двоюродный брат О. М.: „Я сначала удивился, куда же девались знаки препинания, но потом понял – они, оказывается, все собраны в конце книги“. Вместо последней части, запрещенной цензурой, были сплошные точки».

Что же не понравилось цензорам? Конечно, финал, в котором «лирический герой» вновь добирается до самого Бога, но уже не плачет, не целует ему руки, не умоляет, «чтобы каждый вечер над крышами загоралась хотя бы одна звезда». Теперь у него к Богу более серьезный разговор:

Кстати, сначала поэма так и называлась «Тринадцатый апостол», но это название стало первой жертвой цензора. Маяковский писал: «Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек». Позже в предисловии ко второму изданию он рассказал эту историю более подробно: «Когда я пришел с этим произведением в цензуру, то меня спросили: „Что вы, на каторгу захотели?“ Я сказал, что ни в каком случае, что это ни в коем случае меня не устраивает. Тогда мне вычеркнули шесть страниц, в том числе и заглавие. Это – вопрос о том, откуда взялось заглавие. Меня спросили – как я могу соединить лирику и большую грубость. Тогда я сказал: „Хорошо, я буду, если хотите, как бешеный, если хотите, буду самым нежным, не мужчина, а облако в штанах“… Люди почти не покупали ее, потому что главные потребители стихов были барышни и барыни, а они не могли покупать из-за заглавия».

Просто удивительно, почему мысль о цензуре не пришла в голову ни Маяковскому, ни Брикам, никому из их друзей, до того как они встретились с цензором. Все же они тогда были еще очень молоды.

В итоге Брик издал не только ставшее «перистым „Облако“», но и новую поэму Маяковского, уже всецело вдохновленную Лилей и ей же посвященную, – «Флейта-позвоночник», и в придачу – альманах «Взял». Лиля пишет: «Володя давно уже жаждал назвать кого-нибудь этим именем: сына или собаку, назвали журнал. В журнале печатались: Маяковский, Хлебников, Брик, Пастернак, Асеев, Шкловский, Кушнер».

Когда Маяковского все же призывают в армию, Брик устраивает его в ту же автомобильную роту, в которой «служит» сам, не уезжая из Петрограда. Маяковский поселяется недалеко от Бриков. Они – на Малой Итальянской, в 1902 году переименованной в улицу Жуковского, он – на Надеждинской, которая после его смерти станет улицей Маяковского.

Здесь они знакомят своих друзей (Василий Каменский делает предложение Эльзе и получает отказ), здесь вместе справляют праздники.

О.М. и Л.Ю. Брики и В.В. Маяковский

«Новый, 16-й, год мы встретили очень весело, – вспоминает Лиля. – Квартирка у нас была крошечная, так что елку мы подвесили в угол под потолок („вверх ногами“). Украсили ее игральными картами, сделанными из бумаги – Желтой кофтой, Облаком в штанах. Все мы были ряженые: Василий Каменский раскрасил себе один ус, нарисовал на щеке птичку и обшил пиджак пестрой набойкой. Маяковский обернул шею красным лоскутом, в руке деревянный, обшитый кумачом кастет. Брик в чалме, в узбекском халате, Шкловский в матроске. У Виктора Ховина вместо рубашки была надета афиша „Очарованного странника“. Эльзе парикмахер соорудил на голове волосяную башню, а в самую верхушку этой башни мы воткнули высокое и тонкое перо, достающее до потолка. Я была в шотландской юбке, красные чулки, голые коленки и белый парик маркизы, а вместо лифа – цветастый русский платок. Остальные – чем чуднее, тем лучше! Чокались спиртом пополам с вишневым сиропом. Спирт достали из-под полы. Во время войны был сухой закон».

Николай Асеев пишет: «Он выбрал себе семью, в которую, как кукушка, залетел сам, однако же, не вытесняя и не обездоливая ее обитателей. Наоборот, это чужое, казалось бы, гнездо он охранял и устраивал, как свое собственное устраивал бы, будь он семейственником. Гнездом этим была семья Бриков, с которыми он сдружился и прожил всю свою творческую биографию».

Но семья эта неспокойная, она далека от того, что мы обычно понимаем под «домашним уютом», «семейным тылом». В мае 1916 года Маяковский пишет «Лилечка! Вместо письма» стихотворение, с которого я, вопреки всякой хронологии, начала свой рассказ об этой любви. Легко заметить, что это стихотворение – прощальное. Но Маяковский, как в старом анекдоте, «прощается, но не уходит». Впрочем, его никто и не гонит. Скорее, его «вываживают», как это делают рыболовы – водят крупную рыбу в воде, на натянутой лесе; выбирая ее, когда рыба слабеет, и снова отпуская ее при быстрых и сильных порывах рыбы. В человеческом обществе такое «вываживание» называется кокетством. Кокетство может быть сознательной манипуляцией, но может быть и бессознательным – женщина испытывает интерес к мужчине (или мужчина – к женщине), но боится проявить его открыто, чтобы не разрушить зарождающиеся отношения в самом начале неуместной откровенностью, которая может напугать. Или она сама еще не уверена, что эти отношения ей нужны.

Кажется, с Лилей происходит именно это. Она в принципе не уверена, что необходимо ей для счастья: то занимается балетом, то увлекается кинематографом. Но не может найти своего «стержня», содержания для своей жизни. Скульптуру она забросила по просьбе Брика еще перед самым началом их брака. Но теперь браку приходит конец. С чем останется Лиля?

Увлечение Осипа поэзией Маяковского вдохновляет его заняться структурной лингвистикой, он знакомится с основоположником структурализма Романом Якобсоном, ныне считающимся одним из крупнейших лингвистов ХХ века, с поэтом и математиком Борисом Абрамовичем Кушнером, с филологом Львом Петровичем Якубинским, писателем и критиком Виктором Борисовичем Шкловским. Осенью 1916 года выходит в свет первый «Сборник по теории поэтического языка», и в феврале 1917 года он основывает «Общество изучения поэтического языка» (ОПОЯЗ).