Виктория Финли - Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры

В других частях света, в том числе в Помпеях в I веке н. э. (там археологи нашли горшок для мочи возле лавки красильщика: прохожие могли сделать в него свои подношения) и в некоторых частях Шотландии даже в конце ХХ века (Дженни Балфур-Пол рассказывала, как домохозяйки на островах постоянно держали горшок с мочой на кострах из торфа, чтобы окрашивать харрисовский твид [224] Балфур-Пол, там же, стр. 125. с помощью вайды), местные жители обычно сами обеспечивали себя всем необходимым. Так что даже если у Бенито когда-нибудь закончатся покупные восстановители, у него есть (если, конечно, он знает об этом) отличный природный ресурс в виде двух его младших сыновей. Лучший щелочной ингредиент для краски, по-видимому, моча мальчика, еще не достигшего половой зрелости; с таким мальчиком мы отправились на велосипеде в деревню, где я обнаружила ошеломляющий выбор историй и ковров. Почти каждая вывеска на доме сообщала, что здесь красят «анилом» (индиго), и у каждого ткача были рассказы о том, как его конкуренты только притворяются, что используют натуральные красители, хотя на самом деле это не так. Я остановилась, чтобы сдать взятый напрокат велосипед, и, по странному совпадению, встретила именно того человека, который мог ответить на все мои вопросы. Джон Форси уже много лет был миссионером методистской церкви в Оахаке, но, что более важно для моих поисков, он только что написал книгу, посвященную красителям [225] Форси, The Colors of Casa Cruz. , используемым отмеченной призами молодой парой, живущей в Теотитлане. Он сказал, что, если я захочу, он может сводить меня к своим друзьям-ткачам. Конечно, я согласилась.

Я была удивлена, узнав, насколько они были молоды. Марии Луизе Крус было двадцать семь, Фидель – годом моложе. Пока Фидель продолжал ткать – из соседней комнаты слышалось тихое «цок-цок», – Мария-Луиза повела нас в демонстрационный зал, где в полумраке мы смогли сесть и поговорить. «Начинать было очень трудно, – рассказывала она мне. – Мы были совсем юными, только поженились». Нормальным здесь было бы работать на родителей, пока не получится самостоятельно себя содержать. «Но мы хотели быть независимыми». Они умели работать и знали, что нужно делать, – Фидель чесал шерсть с пяти лет и ткал с двенадцати – и, конечно, у них были мечты. Но не было денег. Синтетические краски дорого стоят, и супруги не понимали, зачем тратить песо, когда в холмах полно красок. Итак, в начале совместной жизни они рано просыпались и бродили по холмам, так что в конце концов – обладая небольшим количеством древних знаний и массой юношеского энтузиазма – они нашли свою первую «коробку с красками» для ткачества. Им удалось обнаружить лососево-розовые цвета muzgo de roca в лишайниках скал, темно-коричневые тона – в сваренных диких грецких орехах, а черную краску – в ветвях мимозы. Но в гранате – его плодах, кожуре и коре, ферментированных и тушеных, – они отыскали самый прекрасный набор натуральных красителей, от глубокого оливкового до жженого оранжевого и золотого.

Затем тон Марии-Луизы внезапно изменился. «Мир красок очень таинственный, – сказала она, наклоняясь вперед, чтобы продолжить историю. – Если тревожный или рассерженный человек сунет свой нос в комнату, где мы красим шерсть, то… – она сделала эффектную паузу, – индиго не взойдет». Я повернулась к Джону за разъяснениями, но он не только перестал переводить, но и внезапно встал с другой стороны демонстрационного зала, с огромным интересом рассматривая ромбовидные детали ковра. Он неохотно истолковал теорию Марии-Луизы, что присутствие злой человеческой энергии в комнате может изменить стандартную химическую реакцию и остановить закрепление краски. «Сначала я сама в это не верила, – продолжала она, ничуть не смущенная реакцией Джона. – Но в прошлом году в комнату, где мы красили, вошли японские туристы. Они были шумные, их камеры щелкали, и после этого мы ничего не могли поделать, чтобы исправить краски». Я озорно спросила Джона, почему он ощущал неудобство: не может ли это быть следствием упоминания о том, что за пределами нашего мира может существовать чудесная вселенная? «Конечно, я не согласен с этим, – тихо ответил Джон. – Но они мои друзья, и я не хочу их расстраивать».

Когда я писала это несколько месяцев спустя, расположившись в библиотеке Гонконгского университета, кто-то сел за стол рядом со мной. Он с громким звуком вытащил свои книги из шуршащего пластикового пакета, при этом его телефон начал металлическим тоном воспроизводить мелодию Моцарта. Этот человек принес с собой вихри большого города, его шум и энергия мешали мне сосредоточиться. Я могу понять, что чувствовало индиго. В свою книгу «Индиго» Дженни Балфур-Пол включила раздел об «угрюмом чане» – народной теории, которая, похоже, возникала везде, где занимались производством индиго. На Яве говорили, что краситель впадает в депрессию, когда муж и жена ссорятся; в Бутане беременных женщин не подпускали к чану, чтобы нерожденный ребенок не украл синий цвет. Но моя любимая история повествует о том, как женщины в высоких Атласских горах Марокко верили, что единственный способ справиться с плохо работающим чаном – начать говорить возмутительную ложь. Красильщики были известны тем, что намеренно распространяли «чернуху» в обществе. Возможно, это действительно улучшило синюю краску, но это также помогало сообществу справляться с порочными слухами и отвергать негативные истории как всего лишь неудачный чан с индиго.

Индиго часто считался мистической краской. Возможно, причиной этого был миф о сварливом джинне в горшке, или сходство красителя с небом, или, может быть, описание того, как цвет волшебным образом появлялся на ткани, как только она попадала на воздух. И сегодня одна из загадок индиго как синего цвета заключается в том, что он является частью спектра, одним из семи официальных цветов, и все же именно этот цвет не вполне вписывается в спектр. Должен ли индиго вообще быть в этой книге, нужно ли отводить ему отдельную главу? Я рада, что сделала это, рада, что мне не пришлось с извинениями втискивать его в предыдущую главу, посвященную голубому. Но если вы посмотрите на радугу, то вам будет трудно найти полуночно-синюю полосу в том месте, где голубой цвет переходит в фиолетовый. Некоторые даже утверждают, что ее там вообще нет.

Индиго ворвался в радугу во время Великой чумы в Англии. И в этом нет никакого совпадения: в период между 1665 и 1666 годами многое изменилось. В одном только Лондоне умерло около ста тысяч человек, все университеты закрылись, и двадцатитрехлетний Исаак Ньютон был одним из толпы студентов, которых отправили домой. Вместо того чтобы учиться в Кембридже, ему пришлось оставаться в Линкольншире, и он проводил время за осмыслением мира в то время, когда в этом самом мире, вероятно, было меньше смысла, чем обычно. Но его сбивала с толку не только чума. Ньютон был воспитан как пуританин, и все же пять лет назад, в 1660 году, коронация Карла II положила начало декадансу Реставрации и эпохе экстравагантности.