Николай Свечин - Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

По справедливости можно сказать, что третий ночлежный приют, помещающийся недалеко от Сенного рынка [187] Вблизи Сенного рынка находились два ночлежных домов: в Демидовом переулке и по наб. р. Фонтанки, 113/13.Здесь повествуется о последнем. , продовольствуется от щедрот этого рынка. У ворот приюта, на заборе, прибито объявление, что принимаются пожертвования натурой. Особенно большой прилив пожертвований бывает накануне праздника Светлого Христова Воскресения. Посыльные мальчики и «молодцы» от хозяев то и дело приносят корзины с разными продовольственными продуктами — для ночлежников. В первый день Св. Пасхи ночлежники получают розговенье, и кроме того, в первые три дня Св. Недели — даровой ночлег. Накануне праздника Светлого Христова Воскресения в третьем ночлежном приюте бывает большое оживление. Всю ночь с субботы на воскресенье ночлежники не спят. Заручившись билетами на ночлег, ночлежники выходят из приюта, потом снова приходят, посидят немного, и опять куда-то уходят. Только некоторые из них лягут вздремнуть часок, другой на нарах, да и то просят своих товарищей, чтобы они разбудили их, когда начнётся заутреня…

Вот в полночь с Петропавловской крепости грянул сигнальный выстрел. В многочисленных церквах столицы загудел торжественный благовест… Среди ночлежников третьего ночлежного приюта поднялась невообразимая сутолока. Ночлежники группируются в партии и куда-то идут. Кто не спит, тот будить своего товарища.

— Эй, ребята, вставай!..

— Из пушки палили!..

— В церковь благовестят!..

— Пора «стрелять» идти!..

Среди нищих и ночлежников слово стрелять употребляется в переносном смысле и означает: просить милостыню.

— Вы куда?

— Мы к Казанскому собору!

— А вы?

— К Спасу на Сенной!..

— А мы к Исаакию…

В Святую ночь, когда петербургские обыватели спешат в церковь, ночлежники уже заняли свои позиции: они стоять там и сям на панелях или возле церквей.

— Подайте ночлежнику — для праздника!

— Смилуйтесь бедному на ночлег!

У кого сердце чёрствое, тот, конечно, откажет; но большинство подают ночлежнику, кто сколько может.

Да и как откажешь, когда среди ночи видишь человека, которому негде ночевать.

— Подайте бедному на ночлег!

Монотонно повторяет ночлежник одну и ту же фразу каждому прохожему. Кончилась заутреня, и «стрелки» с шумом и гамом возвращаются домой, т. е. в ночлежный приют, где для них уже приготовлено хорошее разговенье.

— Ты сколько «настрелял»?

— Рубль!

— А ты?

— Два рубля!

— Вы плохо «стреляете», братцы! Вы стреляйте по-моему, я три рубля «настрелял» у Спаса на Сенной…

Вскоре из соседней церкви пришёл в ночлежный дом священнослужитель. Он освятил трапезу, и ночлежники принялись за еду. На другой день ночлежники встали поздно. Смотритель едва поднял их. Некоторые из них побрели «к быкам», на скотопрогонный двор, где устроена народная столовая для бедных. Кто не может заплатить «пятачок» за обед, тот получает обед даром… Ночлежники и здесь не упустили своего…

Кто не видал юркого «князя», расхаживающего и в центре, и по окраинам Петербурга? В долгополом азиатском кафтане с длинными рукавами, подпоясанный красным кушаком, в меховой шапке, из-под которой выглядывает татарская тюбетейка, с котомкой за плечами — ходит он из одного двора в другой. Подняв голову, озирая окна верхних этажей, он кричит на весь двор:

— Халат, халат! Старые вещи продавать!

Но вот где-то в пятом этаже открылась форточка, высунулось чьё-то лицо, и раздался голос:

— Эй, «князь», поди сюда!

«Князь» побрёл по чёрной лестнице, в пятый этаж. А там в ожидании татарина, и двери отпёрты настежь.

— Не купишь ли поношенный сюртук, старые сапоги, шляпу?

«Князь» внимательно осматривает предлагаемый вещи, поглядел изнанку сюртука, попробовал оторвать подошвы у сапог…

— Что с тебя взять-то! Красненькую [188] См. сноску 119 за все!..

— Дорого, барыня! Дорого…

— Ну, много ли?

— Полтора рубли — довольно будет!

— Что ты? Сюртук-то, ведь, почти новый!

— Был новый, а теперь вывороченный…

— Говори крайнюю цену!

— Два рубли — последняя цена!

Долго торговался татарин и наконец, скупил все вещи за бесценок…

Петербургские татары прибыли в столицу с берегов Волги: из симбирской, пензенской, нижегородской и казанской губерний.

Татарин-торговец существует двух родов: халатник и разносчик красного галантерейного товара. Татарин-халатник торгует старым платьем — скупает всякое — старье и сбывает его на толкучем рынке. Посещает татарин и «ссудные кассы под залоги вещей», скупает там у еврея просроченные вещи н тоже несёт их на толкучку.

День-деньской татарин-халатник слоняется по Петербургу и к вечеру возвращается домой — с ношей за плечами. Не столько он продал халатов, сколько накупил всякого старья. И чего-чего у него только нет! Самое пылкое воображение не в состоянии соединить вместе всех тех разных вещей и предметов, какие, подчас, видишь у татарина в руках: гитара с оборванными струнами; поношенный офицерский мундир; медный подсвечник, покрытый зеленью; старые сапоги, модный франтовской цилиндр и т. п.

Татарин-разносчик мануфактурного красного товара представляет собою ходячую лавочку. Его товары — ситцевые платки, шерстяные шарфы, ремни и кушаки — отличаются яркими пёстрыми цветами, что, как известно, любит наш простой народ. Являясь в окрестные захолустья, например, на дачу, «князь» хорошо понимает, что его ходячая лавочка представляет собою целый «гостиный двор», и потому за свой незатейливый товар назначает цену по совести, руководствуясь принципом, что-де «за морем телушка — полушка, да рубль — перевоз».

— «Князь», покажи-ка платки-то!

— Изволь, барышня!.. Каких вам? Подешевле, или подороже?

— Самых лучших!

— Вот самые лучшие… с картинками…

— А нет ли у тебя — «по нетовой земле, да небывалыми цветами! [189] В словаре В.И. Даля эта поговорка приведена в несколько иной форме: «в нетовой земле да небылыми цветами», т. е. узор, изображающий землю, которой нет (не существует) с растущими на ней незримыми цветами. »

— Есть, как не быть…

— Какие это платки?

— Московские!..

— Поди-ка, линяют?

— Нет, нет… только воды боятся!.. Мы говорим правду, не любим обманывать!

— Этот, что стоит?

— Полтина только! Задаром отдаю…

Заходят татары и в петербургские портерные и трактиры, продавая здесь казанское мыло и духи посетителям, прохлаждающимся за кружкой пива.

Татары в Петербурге живут артелями человек от 10-ти до 80-ти. Артель и староста зорко следят друг за другом: в квартире строго воспрещено не только являться пьяным, что возбраняется и Кораном, но даже и курить. Если артель заметит, что один из товарищей пришёл пьяным, то на первый раз делают ему словесное внушение. На второй раз виновного связывают и кулаками задают ему более осязательное наставление, а в третий раз «заблудшую овцу» выгоняют из артели. Татары сильны коммунальным началом: если они, например, узнают, что какой-нибудь их товарищ торгует «на шею» т. е. в убыток себе, и если он не находит подходящего места, то артель посредством складчины сама высылает его на родину. Нищие из татар в Петербурге никогда не бывают.