Николай Иваницкий - Земля Тиан

Он неожиданно поднялся.

— Извините меня, господа, я очень занят. Наш разговор придется отложить до другого раза. Мне очень жаль, но время мое расписано с утра.

Он протянул крепкую, сухую руку. Дорогов тоже встал, рассерженный и озадаченный. Валериан Платонович в свою очередь протянул руку англичанину.

— Мы не будем задерживать вас, — сказал он с любезнейшей улыбкой. — На моей визитной карточке есть мой адрес и телефон. Кстати, в ближайшие дни я сам буду очень занят переговорами по этому же делу с японскими финансистами.

Он поклонился немного насмешливо.

— Желаю вам успеха, — все так же сухо ответил ему Хеддльсбюри, — но раньше, чем в понедельник, в пять часов, я не буду иметь времени принять вас. До свидания, господа.

Он проводил их до дверей.

— Какой отвратительный субъект, — сказал Павел Александрович, усаживаясь в автомобиль. — Он, видимо, считает, что сделан из другого, лучшего теста, чем мы, только потому что он — иностранец, а мы — русские эмигранты. Не стоило и обращаться к нему. Все равно, кроме неприятности, ничего не вышло.

Валериан Платонович весело рассмеялся.

— Ты наивный человек, Павел! Наоборот, я считаю, что начало очень хорошее. Это «частное лицо» заинтересовалось нашим проектом. Держу пари, что он сейчас звонит по телефону другому подобному же, а то и третьему, «частному лицу» и все они вместе примутся обрабатывать Зайковского. Во всяком случае, к понедельнику сэр Арчибальд, по-моему, придумает нечто очень хитрое и каверзное, что нам с тобою придется раскусить.

— Ты собираешься идти к нему в понедельник? — удивился Дорогов.

Тенишевский яростно загудел на пересекавшую улицу китаянку с ребенком за плечами.

— А разве ты не слышал, что он назначил нам «аудиенцию» в пять часов именно в понедельник? — спросил он. — Ах ты, простота. Дело, по-моему, очень хорошо начато. Но вот что нам необходимо сделать, — это немедленно предупредить Зайковского. Поезжай ты к нему, у меня весь день сегодня занят. Расскажи все как было и попроси инструкций.

Дорогов пожал плечами.

— Я просто плюнул бы на этого Хеддльсбюри. Он возмутительно себя держал с нами. Охота тебе выслушивать этот тон еще раз.

— Да, тон не особенно любезный, — согласился Валериан Платонович, — но — business is business! Придется потерпеть, не беспокойся, он этот тон скоро переменит.

Всю неделю, остававшуюся до отъезда, Елена провела в хлопотах и сборах. Множество мелочей, необходимых в дороге, надо было купить и уложить. Она старательно пересмотрела и рассортировала свое имущество и все лишнее отвезла на хранение знакомой русской семье.

Среди этих мелких забот мысли ее несколько раз возвращались к Книж-никову. Он не показался ни разу, не позвонил по телефону, не написал письма. Елена понимала, что это было с его стороны проявлением известной силы характера. Легко могло случиться, что он поступил бы как раз наоборот. Твердость и слабость, мужество и малодушие, — сочетались в нем самым странным образом. Но так или иначе, если до отъезда ее он не переменит своего образа действий — исчезновение его из Елениной жизни можно было признать более или менее окончательным. Чувство жалости к нему, очень беспокоившее Елену в первые дни, постепенно угасло, уступая доводам рассудка. В отношении Андрея Ильича она поступила, конечно, честно и правильно.

Еще при подписании контракта Елена познакомилась со своими будущими спутниками. Музыкантов, Каца и Неволина, она встречала раньше. Оба они были типичными представителями своей профессии, без всяких намеков на оригинальность. Девушек, учениц балетной студии, как определил их Киндер-вейзе, она видела впервые. Наружностью они не блистали, но зато все были очень молоды, не старше 19 лет. Младшей, Ангелине, едва исполнилось 16. Елена внимательно оглядела их, стараясь догадаться, которая — Маруся Федина, и про себя остановилась на высокой крашеной блондинке с пухлыми, чувственными губами и добрым взглядом карих глаз, подкрашенных старательно, но неумело. Она не ошиблась.

Держали себя девушки скромно. Деловито пересчитали свои маленькие авансы, попрятали их в сумочки и еще раз справились о дне отъезда.

На прощанье Киндервейзе пригласил всех от имени хозяина на обед в китайский ресторан, в восемь часов вечера, накануне отъезда. Он записал адреса и обещал сам заехать за всеми на автомобиле.

Приглашение это не очень привлекало Елену, но отказываться не приходилось. Со стороны хозяина это была, безусловно, любезность и обижать его отказом не было никаких оснований. Поэтому, когда в половине восьмого, второго июня, Киндервейзе заехал за ней — она была уже готова. В гладком голубом платье «afternoon», красиво оттенявшем ее золотистые волосы, она выглядела строго и изящно.

В кабинете богатого китайского ресторана на авеню Эдуарда VII вся труппа была уже в сборе. Опрятные, быстрые бои-кантонцы разливали зеленый чай в серебряные чашечки, разносили на подносиках тыквенные и арбузные семечки, жареный миндаль и сигареты.

За большим круглым столом, кроме участников поездки и г-на Киндервей-зе, поместились два китайца: тот самый худощавый, г-н Лю, которого Елена уже видела в «Rainbow Palace», и другой, в европейском платье и круглых очках.

Киндервейзе представил его труппе:

— Господин Ван, ваш переводчик. Он отлично владеет английским языком. Через него вы будете иметь возможность объясняться с господином Лю. Кроме того, ему поручены все хозяйственные заботы в пути.

Девушки смущенно жались одна к другой и чувствовали себя видимо неловко. Но многочисленные блюда тонкой кантонской кухни сменялись расторопной прислугой, душистый «Бисквит Дюбуше» был разлит в серебряные чарочки и стеснительность их постепенно таяла. Девушки осмелели и, сами смеясь над своим неуменьем справляться с длинными костяными палочками, с любопытством набрасывались на каждое новое блюдо.

Музыканты, маленький, остроглазый и лысоватый Кац и коренастый, стриженый бобриком Неволин, сразу почувствовали себя как дома: налегали на коньяк и с завидной ловкостью орудовали палочками.

Елене приходилось раза два бывать на китайских обедах, но такого разнообразия она никогда не встречала.

Серебряные и фарфоровые миски, чашки и подносы плыли бесконечной вереницей. Крепко просоленная ветчина, нарезанная тончайшими ломтиками, мелко изрубленная копченая утка и маленькие, таявшие во рту тефтели из поджаренного жира с орехами сменялись грибами, свининой под густым пряным соусом, салатом из мелко нарубленной пахучей травки, супами куриным, грибным, черепашьим, из плавников акулы, из абрикосовых зерен, из трепангов, сладким ореховым и жгучим от приправ рыбным, с клецками из утиного жира. Овощи, куриные потроха, рыба под знаменитым кантонским красным соусом, жареные устрицы в тесте, спаржа, сладкий, освежающий салат из лотоса, желе ананасное, яблочное, рисовое, соус из водорослей и молодого бамбука, — все чередовалось в таком причудливом разнообразии, что не было возможности не только съесть все эти блюда, но даже запомнить.