Николай Иваницкий - Земля Тиан

На прощание он пожал всем руки и пожелал счастливого пути и удачи. Зайковского Хеддльсбюри и его симпатичная супруга усиленно приглашали к себе.

Расставшись с англичанином, они все втроем направились в «Rainbow Pa-lace», где выпили еще бутылку шампанского и, наконец, распрощались с доктором, который напутствовал их самыми искренними пожеланиями. Ночевать Павел Александрович поехал на квартиру к Тенишевскому, где под присмотром Терентия был уже собран весь багаж, а Зайковский — к себе домой.

Давно пора сообщить читателю некоторые подробности, касающиеся глубокоуважаемого Яна Яновича Зайковского, сыгравшего такую важную роль в описываемых событиях.

Я и спешу это сделать.

Не буду излагать подробно его биографию. Да и возможности к этому у меня очень ограничены: Ян Яновичу шел 63-ий год и свидетели его молодости, если и имелись в живых, то были немногочисленны и пребывали далеко, в его родной Польше. Сам Ян Янович никогда и никому о прошлом своем не говорил.

В Китай он приехал около 1900 года, сравнительно молодым еще человеком, но уже в монашеской сутане и с докторским дипломом в кармане. Имея все возможности выделиться, Ян Янович ими не воспользовался. Пробыв в Шанхае четыре месяца и устроив здесь кое-какие свои дела, он удалился в глубь провинции Цзян, в места, бывшие в те времена для европейцев настоящей terra incognita. Там он остался на жительство, проповедуя слово Божие и усердно изучая китайский язык.

В Шанхае он появлялся очень редко и оставался там всегда недолго. Отправлял в Европу письма и посылки и сам получал оттуда тощие конвертики со штемпелем «Руан». Потом эти письма перестали получаться, — тогда прекратились и поездки Зайковского в Шанхай. Он окончательно засел в провинции и имя его постепенно забылось.

Все время оставаясь в глуши Китая, он в 1911 году переслал в Шанхай обширную, составленную им рукопись. Труд этот, изданный иезуитской миссией на французском и китайском языках, был озаглавлен им «Мысли и заметки о Китае». Он был тотчас же переведен на английский, русский и японский языки и сразу поставил безвестного католического миссионера в первые ряды европейских синологов. Французская Академия удостоила труд Зайков-ского почетного диплома, а ряд ученых обществ избрал его своим членом-корреспондентом.

Но честолюбие было совершенно чуждо этому человеку. Причины, толкавшие его на путь серьезного изучения страны, в которой он волей судеб поселился, крылись в самой структуре его характера. Он изучал Китай и писал о Китае потому, что не мог этого не делать: любое дело, за которое он принимался, Зайковский должен был довести до конца. Именно поэтому, надев монашескую сутану, он до тех пор не считал за собою полного права носить ее, пока не написал и не защитил докторскую диссертацию.

Никто не знал, что передумал он за долгие годы своей жизни в глуши. Но совершенно неожиданно для всех, кто еще сохранил с ним связь, в самый разгар Великой войны, Ян Янович приехал в Пекин, снял, никого не спрося, монашескую одежду и отправился добровольцем в русскую армию. Может быть, в нем сказалась кровь предков, воинственных польских шляхтичей, может быть, на этот шаг толкнуло его что-либо иное, личное.

Воевал Зайковский храбро, вышел на фронте в прапорщики и заслужил Георгиевский крест.

По заключении Брестского мира, участия в российской смуте он не принял, а возвратился в Китай, ставший ему родным, но к миссионерской деятельности уже не вернулся. Получив в Шанхае полномочия от одной французской фирмы, он поехал в качестве ее представителя во внутренние области Китая и там, путешествуя по Хунаню, Гуй-Чжоу, Юнаню и Сы-Чуаню вплоть до самого Тибета, погрузился опять в тот полусказочный желтый мир, который на протяжении долгих столетий был загадкой для Европы, да остается ею, в сущности, и до настоящего времени.

Он опубликовал несколько брошюр по китаеведению на разных языках, включая китайский, чем окончательно закрепил за собою репутацию одного из виднейших авторитетов по синологии.

В юго-западном Хунане, где Ян Янович обосновался, он с течением времени стал чем-то вроде феодального князька. Официально не занимая никакой административной должности, он тем не менее имел решающее влияние на все общественные, коммерческие и даже политические дела этого отдаленного района. Ни купцы, ни местные власти никогда не предпринимали ничего важного, не посоветовавшись с ним. В особо значительных случаях, он имел даже влияние на суд, а подчас и сам разбирал тяжбы.

И неудивительно. Всякий, хоть поверхностно знакомый с психологией китайского народа, знает, какое огромное значение придают сыны Срединного государства личным качествам человека, а Ян Янович слыл по всей провинции как «цун-мин» — мудрец, человек безупречно нравственный и честный.

Он свободно говорил почти на всех наречиях Китая и знаниями китайской литературы и истории удивлял даже образованных китайцев. Держался он солидно и спокойно, никогда, даже в самых крайних случаях, не повышал голоса. Седина, в изобилии появившаяся в его густых, светлых волосах, придала еще больше веса его авторитету.

Короче говоря, Ян Янович принадлежал к тому разряду действительно знавших и любивших Китай старых пионеров европейской культуры, ряды которых с течением времени редеют и давно, к сожалению, перестали уже пополняться свежими силами.

Водворение на территории Китая Национального правительства нанесло серьезный удар его неограниченной власти над западным Хунанем. Несмотря на весь свой личный авторитет, он был все же «вайгожень», иностранец, представитель той силы, с которой молодая Китайская республика вступала Б планомерную борьбу.

Как умный человек, Зайковский не пожелал присутствовать при агонии своего престижа. Он покинул насиженные места, переселился в Шанхай и посвятил остаток своих дней большому философскому труду, который должен был завершить его жизнь и деятельность.

В проект Тенишевского он не особенно верил, но в кипучей энергии Валериана Платоновича старику почудился отблеск той настойчивости и не отступающей ни перед чем деятельной и живой воли, под знаком которой прошла его собственная молодость.

«Пусть едут», — решил он.

Много может тот, кто много хочет.

Грязно-белый речник «Hsin Woo» с толстой красной трубой показался из-за береговых строений. Автомобиль, не замедляя хода, нырнул в узкий проезд между бетонными пакгаузами. Звенящий трамваями Бродвей остался позади.

Тенишевский, в огромном пробковом шлеме, в коротких брючках «хаки», в легком сером пиджачке и серых же гамашах с кисточками, с массивной тростью под мышкой и фотографическим аппаратом через плечо, первым выбрался из машины и тотчас стал распоряжаться погрузкой.